Русская изба старая: мудрость наших предков —  

Деревянное крыльцо, дверь и лестница в каркасном доме. Старинная технология строительства русской избы и церквей.

Проект старая изба обустроить внутри. Интерьер русской избы. Создание стиля старинной деревянной усадьбы

Крестьянская изба из бревна испокон веков считается символом России. По мнению археологов, первые избы появились на Руси еще 2 тысячи лет назад до нашей эры. В течение многих столетий архитектура деревянных крестьянских домов оставалась практически неизменной, соединяя в себе всё, что было необходимо каждой семье: крышу над головой и место, где можно отдыхать после тяжелого трудового дня.

В XIX веке самый распространённый план русской избы включал в себя жилое помещение (хату), сени и клеть. Главным помещением была хата – отапливаемое жилое помещение квадратной или прямоугольной формы. В качестве складочного помещения выступала клеть, которая была соединена с избой за счёт сеней. В свою очередь, сени представляли собой хозяйственное помещение. Их никогда не отапливали, поэтому использовать их в качестве жилого помещения можно было только летом. Среди бедных слоёв населения была распространена двухкамерная планировка избы, состоящая из хаты и сеней.

Потолки в деревянных домах были плоскими, их часто подшивали крашеным тёсом. Полы изготавливались из дубового кирпича. Отделку стен проводили при помощи красного теса, при этом в богатых домах отделка дополнялась красной кожей (менее зажиточные люди обычно использовали рогожу). В XVII веке потолки, своды и стены начали украшать росписью. Вокруг стен под каждым окном ставили лавки, которые надёжно крепили непосредственно к самой конструкции дома. Примерно на уровне человеческого роста над лавками вдоль стен обустраивали длинные полки из древесины, которые назывались воронцы. На полках, расположенных вдоль помещения, хранили кухонные принадлежности, а на других – инструменты для мужской работы.

Изначально окна в русских избах были волоковыми, то есть смотровыми окнами, которые были вырублены в смежных брёвнах на половину бревна вниз и вверх. Они выглядели, как небольшая горизонтальная щель и иногда украшались резьбой. Закрывали проём («заволакивали») при помощи досок или рыбьих пузырей, оставляя в центре задвижки маленькое отверстие («гляделку»).

Спустя какое-то время стали популярны так называемые красные окна, с рамой, обрамлённые косяками. Они обладали более сложной конструкцией, нежели волоковые, и всегда украшались. Высота красных окон составляла не менее трёх диаметров бревна в срубе.

В бедных домах окна были настолько маленькими, что, когда их закрывали, в помещении становилось очень темно. В богатых домах окна с наружной стороны закрывали при помощи железных ставней, часто используя вместо стекол куски слюды. Их этих кусочков можно было создать различные орнаменты, расписывая их при помощи красок изображениями травы, птиц, цветов и т.д.

Давайте поговорим о старинной русской избе , или возьмем даже чуть шире – русском доме. Внешний его вид и внутреннее устройство – результат воздействия множества факторов, начиная с природных и заканчивая социальными и культурными. Крестьянское общество всегда было чрезвычайно устойчиво своей традиционностью быта и представлениями об устройстве мира. Даже находясь в зависимости от влияния властей (церковь, петровские реформы), русская народная культура продолжала свое развитие, венцом которого нужно признать формирование крестьянской усадьбы, в частности дома-двора с жилой старинной русской избой .

Русский дом остается для многих либо некоей аллегорией христианской Руси, либо избенкой в три окошка с резными наличниками. Экспонаты музеев деревянного зодчества почему-то не меняют этого устойчивого мнения. Может быть потому, что так никто внятно и не объяснил, — что же такое, собственно, старинная русская изба – в буквальном смысле?

Русская изба изнутри

Чужой человек осваивает жилище сначала снаружи, затем заходит внутрь. Свой – рождается внутри. Затем, постепенно расширяя свой мир, доводит его до размеров нашего. Внешность для него – потом, внутренность – сначала.

Мы с Вами, к сожалению, там чужаки.

Итак, снаружи, старинная русская изба высока, велика, окна её малы, а расположены высоко, стены представляют могучий бревенчатый массив, не расчлененный цоколем и карнизами по горизонтали, лопатками и колоннами – по вертикали. Крыша щипцом вырастает из стены, сразу видно, что за «фронтоном» нет никаких привычных стропил. Коньком служит мощное бревно-охлупень с характерным скульптурным выносом. Детали немногочисленны, крупны, отсутствует обшивка, накладки. Из стен кое-где могут выступать отдельные торцы брёвен не совсем ясного назначения. Приветливой старинную русскую избу не назовешь, скорее, молчаливой, скрытной.

Сбоку к избе приставлено крыльцо, иногда высокое, столбовое, иногда низкое, невнятное. Однако, именно оно – и есть первый Кров, под который входит пришедший. А раз это первый кров, то, значит, и второй кров (сени) и третий кров (собственно изба) – лишь развивают идею крыльца – покрытого замощенного возвышения, спроецировавшего на себя Землю и Небеса. Крыльцо избы берет начало в первом святилище – постаменте под кроной священного древа и эволюционирует вплоть до царских сеней в Успенском соборе. Крыльцо у дома – начало нового мира, ноль отсчета всех его путей.

С крыльца внутрь сеней ведет невысокая широкая дверь в мощном косящатом обрамлении. Внутренние контуры его слегка округлы, что служит главным препятствием для нежелательных духов и нечистых в помыслах людей. Округлость дверного проема сродни круглоте Солнца и Луны. Замка нет, защелка, открывающаяся как изнутри, так и снаружи, — от ветра и домашнего скота.

Сени, на Севере именуемые мостом, – развивают мысль крыльца. Часто в них нет потолка, как прежде не было и в избе, — только кровля отделяет их от неба, только она осеняет их.

Сень – небесного происхождения. Мост – земного. Снова, как и в крыльце, Небо встречается с Землёй, а связуют их те, кто срубил старинную русскую избу с сенями, и те, кто живёт в ней – большая семья, ныне представленное среди живущих звено рода.

Крыльцо открыто с трёх сторон, сени закрыты с четырёх, света в них немного от волоковых (заволакиваемых досками) окон.

Переход из сеней в избу не менее ответственен, чем из крыльца в сени. Чувствуется, как нагнетается атмосфера…

Внутренний мир русской избы

Открываем дверь, пригибаясь, входим. Над нами низкий потолок, хотя это не потолок, а полати, – настил на уровне лежанки печи – для спанья. Мы в полатном куте. И можем обратиться к хозяйке избы с добрым пожеланием.

Полатный кут – притвор внутри русской избы. Туда может войти любой добрый человек без спроса, без стука в дверь. Полати одним краем опираются на стену прямо над дверью, другим – на полатный брус. За этот полатный брус гостю по его воле ходу нет. Только хозяйка может пригласить его войти в следующий кут – красный угол, к семейным и родовым святыням, сесть за стол.

Трапезная, освящённая святынями, вот что такое красный угол.

Так гость осваивает целую половину избы; однако во вторую, дальнюю половину (за пирожный брус) ему уже не зайти никогда, туда его хозяйка не пригласит, потому что вторая половина – главная священная часть русской избы – бабий и печной куты. Эти два кута аналогичны алтарю храма, да собственно это и есть алтарь с печью-престолом и ритуальными предметами: хлебной лопатой, помелом, ухватами, квашнёй. Там претворяются плоды земли, неба и крестьянского труда в пищу духовно-материального свойства. Потому что никогда для человека Традиции пища не была количеством калорий и набором консистенций и вкусов.

Мужская часть семьи в бабий кут не допускается, здесь всем верховодит хозяйка, большуха, постепенно обучая будущих хозяек священнодействию…

Мужики большую часть времени трудятся в поле, на лугу, в лесу, на воде, на отхожих промыслах. В доме место хозяина сразу при входе на лавке-конике, в палатном куте, либо за дальним от бабьего кута торцом стола. Он ближе к малым святыням красного угла, дальше от центра русской избы.

Место хозяйки в красном углу – за торцом стола со стороны бабьего кута и печи, — именно она жрица домашнего храма, она общается с печью и огнём печи, она заводит квашню и сажает в печь тесто, она вынимает его претворённым в хлеб. Именно она по смысловой вертикали печного столба – спускается через голбец (особая деревянная пристройка к печи) в подпол, который тоже именуется голбцом. Там, в голбце, в подклетном родовом святилище, месте обитания духов-охранителей, держат припасы. Там не так жарко летом, не так холодно зимой. Голбец сродни пещере – чреву Земли-Матери, из которого выходят, и в которое возвращаются тленные останки.

Хозяйка заправляет, хороводит всем в доме, она в постоянном общении с внутренней (избяной) Землёй (пол-мост избы, подпол-голбец), с внутренним небом (балка-матица, потолок), с Мировым Древом (печной столб), связующим их, с духами умерших (тот же печной столб и голбец) и, конечно, с нынешними живыми представителями своего крестьянского родового древа. Именно её безусловное лидерство в доме (и духовное, и материальное) не оставляет пустопорожнего времени мужику в русской избе, отсылает его за пределы домашнего храма, на периферию освещённого храмом пространства, к мужским сферам и делам. Если умна и крепка хозяйка (ось семьи), родо-семейное колесо крутится с желанным постоянством.

Устройство русской избы

Обстановка старинной русской избы полна ясного, незамысловатого и строгого значения. По стенам широкие и невысокие лавки, пять-шесть окон невысоко расположены над полом и ритмично освещают, а не заливают светом. Прямо над окнами сплошная полка-воронец. Выше – пять-семь нетёсаных прокопчённых венцов сруба, — здесь ходит дым во время топки чёрной печи. Для его удаления над дверью находится дымоволок, ведущий в сени, а в сенях пристроена деревянная труба-вытяжка, выносящая уже охлаждённый дым за пределы дома. Горячий дым экономично прогревает и антисептирует жилое помещение. Благодаря ему на Руси не было таких жестоких пандемий, как в Западной Европе.

Потолок из толстых и широких плах (полубрёвен), таков же пол-мост. Под потолком могучая балка-матица (иногда две или три).

На куты русская изба разделяется двумя брусьями-воронцами (полатным и пирожным), уложенными перпендикулярно на верхний срез печного столба. Пирожный брус тянется к передней стене избы и отделяет женскую часть избы (около печи) от остального пространства. Часто его используют для хранения выпеченного хлеба.

Существует мнение, что печной столб не должен обрываться на уровне воронцов, ему следует подниматься выше, под самую матицу; в этом случае космогония избы была бы полной. В глубине северных земель обнаружилось нечто подобное, только, пожалуй, ещё более значительное, статистически надёжно продублированное не один раз.

В непосредственной близости от печного столба, между пирожным брусом и матицей, исследователям встретился (почему-то никому дотоле не встречался) резной элемент достаточно ясного, и даже символического смысла.

Трёхчастность подобных изображений трактуется одним из современных авторов так: верхняя полусфера – это высшее духовное пространство (чаша «небесных вод»), вместилище багодати; нижняя – небесный свод, покрывающий Землю – наш видимый мир; среднее звено – узел, вентель, место расположения богов, контролирующих поступление благодати в наш нижний мир.

Кроме того, легко представить его как верхнюю (перевёрнутую) и нижнюю Берегиню, Бабу, Богиню с поднятыми руками. В среднем звене прочитываются привычные конские головы – символ солнечного движения по кругу.

Резной элемент стоит на пирожном брусе и именно подпирает матицу.

Таким образом, в верхнем уровне избяного пространства, в центре старинной русской избы , в самом значимом, ударном месте, мимо которого не пройдёт ни один взгляд, воочию воплощено недостающее звено – связь Мирового Древа (печного столба) и небесной сферы (матицы), причём связь в виде сложного глубоко-символичного скульптурно-резного элемента. Надо отметить, что он располагается сразу на двух внутренних границах избы – между обжитым относительно светлым низом и чёрным «небесным» верхом, а также между общей семейной половиной избы и запретным для мужчин священным алтарем – бабьим и печным кутами.

Именно благодаря этому запрятанному и очень вовремя нашедшемуся элементу можно выстроить ряд взаимодополняющих архитектурно-символических образов традиционных крестьянских культурных объектов и сооружений.

По своей символической сути все эти объекты – одно и то же. Однако, именно старинная русская изба – самый полный, самый развитой, самый углублённый архитектурный феномен. И теперь, когда, кажется, она полностью забыта и надёжно похоронена, снова настаёт её время. Настаёт Время Русского Дома – в буквальном смысле.

Курная изба

Надо заметить, что высшим образцом материальной народной культуры исследователями признаётся именно курная (чёрная, рудная) русская изба, в которой дым при топке печи поступал непосредственно в верхнюю часть внутреннего объёма. Высокий потолок трапециевидной формы позволял находиться в избе во время топки. Дым выходил из устья печи прямо в комнату, стелился по потолку, а затем опускался до уровня полок-воронцов и вытягивался через волоковое окошко, прорубленное в стене, соединенное с деревянным дымником.

Причин долгого бытования рудных изб несколько, и прежде всего, климатические условия — большая влажность местности. Открытый огонь и дым из печи пропитывали и просушивали стены сруба, таким образом, происходила своеобразная консервация древесины, поэтому век черных изб более длительный. Курная печь хорошо обогревала помещение и не требовала много дров. Была она удобна и для ведения хозяйства. Дым просушивал одежду, обувь и рыболовные сети.

Переход на белые печи принёс вслед за собой невосполнимую утрату в устройстве всего комплекса значимых элементов русской избы: понизился потолок, повысились окна, стали пропадать воронцы, печной столб, голбец. Единый зонированный объём избы начал дробиться на функциональные объёмы-комнаты. Исказились до неузнаваемости все внутренние пропорции, внешний вид и постепенно старинная русская изба прекратила своё существование, превратившись в сельский дом с интерьером, приближенным к городской квартире. Вся «пертурбация», фактически – деградация, произошла лет за сто, начавшись в XIX веке и завершившись к середине XX века. Последние курные избы, по нашим сведениям, переделывались в белые после Великой Отечественной войны, в 1950-е годы.

А как же быть теперь? Возврат к действительно курным избам возможен лишь как результат всемирной или национальной катастрофы. Однако, вернуть всю образно-символическую структуру избы, насытить ею русский загородный дом – можно и в условиях технического прогресса и всё увеличивающегося благосостояния «россиян»…

Для этого, собственно, надо лишь начать просыпаться ото сна. Сна, навеянного на элиту нашего народа как раз тогда, когда сам народ творил шедевры своей культуры.

По материалам журнала «Родобожие №7

Слово «изба» (а также его синонимы «ызба»,»истьба», «изъба», «истобка», «истопка») употребляется в русских летописях, начиная с самых древнейших времен. Очевидна связь этого термина с глаголами «топить», «истопить». В самом деле, он всегда обозначает отапливаемое строение (в отличие, например, от клети).

Кроме того, у всех трех восточнославянских народов — белорусов, украинцев, русских — сохранялся термин «истопка» и обозначал опять-таки отапливаемое строение, будь то кладовая для зимнего хранения овощей (Белоруссия, Псковщина, Северная Украина) или жилая изба крохотных размеров (Новогородская, Вологодская области), но непременно с печью.

Строительство дома для крестьянина было знаменательным событием. При этом для него было важно не только решить чисто практическую задачу — обеспечить крышу над головой для себя и своей семьи, но и так организовать жилое пространство, чтобы оно было наполнено жизненными благами, теплом, любовью покоем. Такое жилище можно соорудить, по мнению крестьян, лишь следуя традициям предков, отступления от заветов отцов могли быть минимальными.

При строительстве нового дома большое значение придавалось выбору места: место должно быть сухим, высоким, светлым — и вместе с тем учитывалась его ритуальная ценность: оно должно быть счастливым. Счастливым считалось место обжитое, то есть прошедшее проверку временем, место, где жизнь людей проходила в полном благополучии. Неудачными для строительства было место, где прежде захоранивали людей и где раньше проходила дорога или стояла баня.

Особые требования предъявлялись и к строительному материалу. Русские предпочитали рубить избы из сосны, ели, лиственницы. Эти деревья с длинными ровными стволами хорошо ложились в сруб, плотно примыкая друг к другу, хорошо удерживали внутреннее тепло, долго не гнили. Однако выбор деревьев в лесу регламентировался множеством правил, нарушение которых могло привести к превращению построенного дома из дома для людей в дом против людей, приносящий несчастья. Так, для сруба нельзя было брать «священные» деревья — они могут принести в дом смерть. Запрет распространялся на все старые деревья. По поверью, они должны умереть в лесу своей смертью. Нельзя было использовать сухие деревья, считавшиеся мертвыми, — от них у домашних будет «сухотка». Большое несчастье случится, если в сруб попадет «буйное» дерево, то есть дерево, выросшее на перекрестке дорог или на месте бывший лесных дорог. Такое дерево может разрушить сруб и задавить хозяев дома.

Возведение дома сопровождалось множеством обрядов. Начало строительства отмечалось обрядом жертвоприношения курицы, барана. Он проводился во время укладки первого венца избы. Под бревна первого венца, подушку окна, матицу укладывали деньги, шерсть, зерно — символы богатства и семейного тепла, ладан — символ святости дома. Окончание строительства отмечалось богатым угощением всех участвовавших в работе.

Славяне, как и другие народы, «разворачивали» строящееся здание из тела существа, принесенного в жертву Богам. По мнению древних, без такого «образца» бревна ни за что не могли сложиться в упорядоченную конструкцию. «Строительная жертва» как бы передавала избе свою форму, помогала создать из первобытного хаоса нечто разумно организованное… «В идеале» строительной жертвой должен быть человек. Но к человеческой жертве прибегали лишь в редких, поистине исключительных случаях — например, при закладке крепости для защиты от врагов, когда речь шла о жизни или гибели всего племени. При обычном строительстве довольствовались животными, чаще всего конем или быком. Археологами раскопана и подробно исследована не одна тысяча славянских жилищ: в основании некоторых из них найдены черепа именно этих животных. Особенно часто находят конские черепа. Так что «коньки» на крышах русских изб отнюдь не «для красоты». В старину к задней части конька прикрепляли еще и хвост из мочала, после чего изба уже совершенно уподоблялась коню. Собственно дом представлялся «телом», четыре угла — четырьмя «ногами». Ученые пишут, что вместо деревянного «конька» некогда укрепляли настоящий лошадиный череп. Закопанные же черепа находят и под избами X века, и под выстроенными через пять столетий после крещения — в XIV-XV веках. За полтысячелетия их разве что стали класть в менее глубокую ямку. Как правило, эта ямка располагалась под святым (красным) углом — как раз под иконами! — либо под порогом, чтобы зло не сумело проникнуть в дом.

Другим излюбленным жертвенным животным при закладке дома был петух (курица). Достаточно вспомнить «петушков» как украшение крыш, а также повсеместно распространенное убеждение, что нечисть должна исчезнуть при крике петуха. Клали в основание избы и череп быка. И все-таки древняя вера, что дом строится «на чью-нибудь голову», бытовала неискоренимо. По этой причине старались оставить хоть что-нибудь, хоть краешек крыши, незавершенным, обманывая судьбу.

Схема устройства кровли :
1 — желоб,
2 — охлупень,
3 — стамик,
4 — слега,
5 — огниво,
6 — князевая слега (» кнес»),
7 — повальная слега,
8 — самец,
9 — повал,
10 — причелина,
11 — курица,
12 — пропуск,
13 — бык,
14 — гнет.

Ощий вид избы

Какой же дом строил для себя и своей семьи наш прапрапрадед, живший тысячу лет назад?

Это, в первую очередь, зависело от того, где он жил, к какому племени принадлежал. Ведь даже теперь, побывав в деревнях на севере и на юге Европейской России, нельзя не заметить разницы в типе жилищ: на севере это — деревянная рубленая изба, на юге — хата-мазанка.

Ни одно порождение народной культуры не было в одночасье придумано в том виде, в каком застала его этнографическая наука: народная мысль трудилась в продолжение веков, создавая гармонию и красоту. Конечно, касается это и жилища. Историки пишут, что разница между двумя основными видами традиционного дома прослеживается при раскопках поселений, в которых жили люди еще до нашей эры.

Традиции во многом определялись климатическими условиями и наличием подходящего строительного материала. На севере во все времена преобладала влажная почва и было много строевого леса, на юге же, в лесостепной зоне, почва была суше, зато леса хватало не всегда, так что приходилось обращаться к иным строительным материалам. Поэтому на юге до весьма позднего времени (до XIV-XV веков) массовым народным жилищем была полуземлянка на 0,5-1 м врытая в грунт. А на дождливом севере, напротив, очень рано появился наземный дом с полом, зачастую даже несколько приподнятым над землей.

Ученые пишут, что древнеславянская полуземлянка «выбиралась» из-под земли на свет Божий в течение многих веков, постепенно превращаясь в наземную хату славянского юга.

На севере, с его сырым климатом и изобилием первоклассного леса, полуподземное жилище превратилось в наземное (избу) гораздо быстрее. Несмотря на то что традиции жилищного строительства у северных славянских племен (кривичей и ильменских словен) не удается проследить столь же далеко в глубь времен, как у их южных соседей, ученые с полным основанием полагают, что бревенчатые избы возводили здесь еще во II тысячелетии до нашей эры, то есть задолго до того, как эти места вошли в сферу влияния ранних славян. А в конце I тысячелетия нашей эры здесь уже выработался устойчивый тип срубного бревенчатого жилища, между тем как на юге долго господствовали полуземлянки. Что ж, каждое жилище наилучшим образом подходило для своей территории.

Вот как, например, выглядела «средняя» жилая изба IX-XI веков из города Ладоги (ныне Старая Ладога на реке Волхов). Обычно это была квадратная в плане (то есть если смотреть сверху) постройка со стороной 4-5 м. Иногда сруб возводили непосредственно на месте будущего дома, иногда же его сперва собирали на стороне — в лесу, а затем, разобрав, перевозили на место строительства и складывали уже «начисто». Ученым рассказали об этом зарубки-«номера», по порядку нанесенные на бревна, начиная с нижнего.

Строители заботились о том, чтобы не перепутать их при перевозке: бревенчатый дом требовал тщательной подгонки венцов.

Чтобы бревна плотней прилегали друг к другу, в одном из них делали продольное углубление, куда и входил выпуклый бок другого. Древние мастера делали углубление в нижнем бревне и следили, чтобы бревна оказывались кверху той стороной, которая у живого дерева смотрела на север. С этой стороны годовые слои плотнее и мельче. А пазы между бревнами конопатили болотным мхом, имеющим, между прочим, свойство убивать бактерии, и нередко промазывали глиной. А вот обычай обшивать сруб тесом для России исторически сравнительно нов. Впервые он запечатлен на миниатюрах рукописи XVI века.

Пол в избе порою делался земляным, но чаще — деревянным, приподнятым над землей на балках-лагах, врубленных в нижний венец. В этом случае в полу устраивали лаз в неглубокий погреб-подполье.

Зажиточные люди обыкновенно строили себе дома в два жилья, нередко с надстройкою наверху, которая придавала дому снаружи вид трехъярусного.

К избе нередко пристраивали своего рода прихожую — сени около 2 м шириной. Иногда, впрочем, сени значительно расширяли и устраивали в них хлев для скота. Использовали сени и по-другому. В обширных, опрятных сенях держали имущество, мастерили что-нибудь в непогоду, а летом могли, например, уложить там спать гостей. Такое жилище археологи называют «двухкамерными», имея в виду, что в нем два помещения.

Согласно письменным источникам, начиная с X века распространились неотапливаемые пристройки к избам — клети. Сообщались они опять-таки через сени. Клеть служила летней спальней, круглогодичной кладовой, а зимой — своеобразным «холодильником».

Обыкновенная крыша русских домов была деревянная, тесовая, гонтовая или из драни. В XVI и XVII веках было в обычае покрывать сверху кровлю березовою корою от сырости; это придавало ей пестроту; а иногда на кровле клали землю и дерн в предохранение от пожара. Форма крыш была скатная на две стороны с фронтонами на других двух сторонах. Иногда все отделы дома, то есть подклеть, средний ярус и чердак, находились под одним скатом, но чаще чердак, а у других и средние этажи имели свои особые крыши. У богатых особ были кровли затейливой формы, например, бочечная в виде бочек, япанечная в виде плаща. По окраине кровля окаймлялась прорезными гребнями, рубцами, полицами, или перилами с точеными балясами. Иногда же по всей окраине делались теремки — углубления с полукруглыми или сердцеобразными линиями. Такие углубления преимущественно делались на теремах или чердаках и были иногда так малы и часты, что составляли кайму кровли, а иногда так велики, что на каждой стороне было их только по паре или по три, и в середине их вставлялись окна.

Если полуземлянки, по крышу заваленные грунтом, были, как правило, лишены окон, то в ладожских избах окна уже имеются. Правда они еще весьма далеки от современных, с переплетами, форточками и ясными стеклами. Оконное стекло появилось на Руси в X-XI веках, но даже и позже было очень дорого и использовалось большей частью в княжеских дворцах и церквах. В простых избах устраивали так называемые волоковые (от «волочить» в смысле раздвигать-задвигать) окошечки для пропуска дыма.

Два смежных бревна прорубались до середины, а в отверстие вставлялись прямоугольная рама с деревянной задвижкой, ходившей горизонтально. В такое окошечко можно было выглянуть — но и только. Их так и называли — «просветцами»… По надобности на них натягивали кожу; вообще эти отверстия в избах бедных были малы, для сохранения теплоты, и когда их закрывали, то в избе среди дня было почти темно. В зажиточных домах окна делались большие и малые; первые назывались красными, последние были по фигуре своей продолговатые и узкие.

Не малые споры среди ученых вызвал дополнительный венец бревен, опоясывающий ладожские избы на некотором расстоянии от основного. Не забудем, что от древних домов до наших времен сохранилось хорошо если один -два нижних венца да беспорядочные обломки рухнувшей крыши и половиц: разбирайся, археолог, где что. Поэтому о конструктивном назначении найденных деталей делаются порой самые разные предположения. Какой цели служил этот дополнительный внешний венец — единой точки зрения не выработано до сих пор. Одни исследователи считают, что он окаймлял завалинку (невысокая утепляющая насыпь вдоль внешних стен избы), не давая ей расползаться. Другие ученые думают, что древние избы опоясывали не завалинки,- стена была как бы двухслойной, жилой сруб окружала своего рода галерейка, служившая одновременно и теплоизолятором и хозяйственной кладовой. Судя по археологическим данным, в самом заднем, тупиковом конце галерейки нередко размещался туалет. Понятно стремление наших предков, живших в суровом климате с морозными зимами, использовать для обогрева уборной избяное тепло и в то же время не допустить скверный запах в жилище. Туалет на Руси именовался «задок». Это слово впервые встречается в документах начала XVI века.

Как и полуземлянки южных славян, древние избы северных славянских племен оставались в употреблении много столетий. Уже в ту давнюю пору народный талант выработал тип жилища, очень удачно отвечавшего местным условиям, да и жизнь практически до последнего времени не давала повода людям отойти от привычных, удобных и освященных традицией образцов.

Внутреннее пространство избы

Вкрестьянских домах было, как правило, одно или два, реже три жилых помещения, соединенных сенями. Наиболее типичным для России был дом, состоящий из теплого, отапливаемого печью помещения и сеней. Их использовали для хозяйственных нужд и как своеобразный тамбур между холодом улицы и теплом избы.

В домах зажиточных крестьян кроме отапливаемого русской печью помещения собственно избы было еще одно, летнее, парадное помещение — горница, которое в больших семьях использовалось и в повседневной жизни. Отапливалась горница в этом случае печью-голландкой.

Интерьер избы отличался простотой и целесообразным размещением включенных в него предметов. Основное пространство избы занимала духовая печь, которая на большей части территории России располагалась у входа, справа или слева от дверей.

Только в южной, центрально-черноземной полосе Европейской России печь находилась в дальнем от входа углу. Стол всегда стоял в углу, по диагонали от печи. Над ним была расположена божница с иконами. Вдоль стен шли неподвижные лавки, над ними — врезанные в стены полки. В задней части избы от печи до боковой стены под потолком устраивался деревянный настил — полати. В южнорусских районах за боковой стеной печи мог быть деревянный настил для спанья — пол, примост. Вся эта неподвижная обстановка избы строилась вместе с домом и называлась хоромным нарядом.

Печь играла главную роль во внутреннем пространстве русского жилища на протяжении всех этапов его существования. Недаром помещение, где стояла русская печь называли «избой, истопкой». Русская печь относится к типу духовых печей, в которых огонь разводится внутри печи, а не на открытой сверху площадке. Дым выходит через устье — отверстие, в которое закладывается топливо, или через специально разработанный дымоход. Русская печь в крестьянской избе имела форму куба: обычная ее длина 1,8-2 м, ширина 1,6-1,8 м, высота 1,7 м. Верхняя часть печи плоская, удобная для лежания. Топка печи сравнительно больших размеров: высотой 1,2-1,4 м, шириной до 1,5 м, со сводчатым потолком и плоским дном — подом. Устье, обычно прямоугольной формы или с полукруглой верхней частью, закрывалось заслонкой, вырезанным по форме устья железным щитом с ручкой. Перед устьем находилась небольшая площадка — шесток, на который ставилась хозяйственная утварь, чтобы ухватом задвинуть ее в печь. Русские печи всегда стояли на опечке, представлявшем собой сруб в три — четыре венца из круглых бревен или плах, поверх него делался бревенчатый накат, который мазали толстым слоем глины, это служило подом печи. Русские печи имели один или четыре печных столба. Печи различались по конструкции дымохода. Древнейшим типом русской духовой печи была печь без дымохода, называвшаяся курной печью или черной. Дым выходил наружу через устье и во время топки висел под потолком толстым слоем, отчего верхние венцы бревен в избе покрывались черной смолистой копотью. Для оседания сажи служили полавочники — полки, располагавшиеся по периметру избы выше окон, они отделяли закопченый верх от чистого низа. Для выхода дыма из помещения открывали дверь и небольшое отверстие в потолке или в задней стене избы — дымоволок. После топки это отверстие закрывали деревянным щитком, в южных губ. отверстие затыкали тряпками.

Другой тип русской печи — полубелая или полукурная — является переходной формой от черной печи к белой печи с трубой. Полубелые печи не имеют кирпичного дымохода, но над шестком устраивается патрубок, а над ним в потолке делается небольшое круглое отверстие, выходящее в деревянную трубу. Во время топки между патрубком и отверстием в потолке вставляется железная круглая труба, несколько шире, чем самоварная. После протапливания печи трубу снимают, а отверстие закрывают.

Белая русская печь предполагает трубу для выхода дыма. Над шестком из кирпича выкладывается патрубок, собирающий дым, который выходит из устья печи. Из патрубка дым поступает в горизонтально выложенный на чердаке боров из обожженного кирпича, а оттуда в вертикальную дымовую трубу.

В прежние времена печи чаще были из глины, в толщу которой нередко добавляли камни, что позволяло печи сильнее нагреваться и дольше держать тепло. В севернорусских губерниях булыжники вбивали в глину слоями, чередуя слои глины и камней.

Местоположение печи в избе строго регламентировалось. На большей территории Европейской России и в Сибири печь располагалась около входа, справа или слева от дверей. Устье печи в зависимости от местности могло быть повернуто к передней фасадной стене дома или к боковой. В южнорусских губерниях печь обычно находилась в дальнем правом или левом углу избы с устьем, повернутым к боковой стене или входной двери. С печью связано много представлений, поверий, обрядов, магических приемов. В традиционном сознании печь была неотъемлемой частью жилища; если в доме не было печи, он считался нежилым. По народным поверьям, под печью или за нею живет домовой, покровитель домашнего очага, добрый и услужливый в одних ситуациях, своенравный и даже опасный — в других. В системе поведения, где существенно такое противопоставление, как «свой» — «чужой», отношение хозяев к гостю или незнакомому человеку изменялось, если ему довелось посидеть на их печи; как человек, отобедавший с семьей хозяина за одним столом, так и тот, кто сиживал на печи, воспринимался уже как «свой». Обращение к печи происходило во время всех обрядов, основной идеей которых был переход в новое состояние, качество, статус.

Печь была вторым по значению «центром святости» в доме — после красного, Божьего угла, — а может быть, даже и первым.

Часть избы от устья до противоположной стены, пространство, в котором выполнялась вся женская работа, связанная с приготовлением пищи, называлась печным углом. Здесь, около окна, против устья печи, в каждом доме стояли ручные жернова, поэтому угол называют еще жерновым. В печном углу находилась судная лавка или прилавок с полками внутри, использовавшаяся в качестве кухонного стола. На стенах располагались наблюдники — полки для столовой посуды, шкафчики. Выше, на уровне полавочников, размещался печной брус, на который ставилась кухонная посуда и укладывались разнообразные хозяйственные принадлежности.

Печной угол считался грязным местом, в отличие от остального чистого пространства избы. Поэтому крестьяне всегда стремились отделить его от остального помещения занавесом из пестрого ситца, цветной домотканины или деревянной переборкой. Закрытый дощатой перегородкой печной угол образовывал маленькую комнатку, имевшую название «чулан» или «прилуб».
Он являлся исключительно женским пространством в избе: здесь женщины готовили пищу, отдыхали после работы. Во время праздников, когда в дом приезжало много гостей, у печи ставился второй стол для женщин, где они пировали отдельно от мужчин, сидевших за столом в красном углу. Мужчины даже своей семьи не могли зайти без особой надобности в женскую половину. Появление же там постороннего мужчины считалось вообще недопустимым.

Традиционная неподвижная обстановка жилища дольше всего удерживалась около печи в женском углу.

Красный угол, как и печь, являлся важным ориентиром внутреннего пространства избы.

На большей территории Европейской России, на Урале, в Сибири красный угол представлял собой пространство между боковой и фасадной стеной в глубине избы, ограниченное углом, что расположен по диагонали от печи.

В южнорусских районах Европейской России красный угол — пространство, заключенное между стеной с дверью в сени и боковой стеной. Печь находилась в глубине избы, по диагонали от красного угла. В традиционном жилище почти на всей территории России, за исключением южнорусских губерний, красный угол хорошо освещен, поскольку обе составляющие его стены имели окна. Основным украшением красного угла является божница с иконами и лампадкой, поэтому его называют еще «святым». Как правило, повсеместно в России в красном углу кроме божницы находится стол, лишь в ряде мест Псковской и Великолукской губ. его ставят в простенке между окнами — против угла печи. В красном углу подле стола стыкаются две лавки, а сверху, над божницей, — две полки полавочника; отсюда западно-южнорусское название угла «сутки» (место, где стыкаются, соединяются элементы убранства жилища).

Все значимые события семейной жизни отмечались в красном углу. Здесь за столом проходили как будничные трапезы, так и праздничные застолья, происходило действие многих календарных обрядов. В свадебном обряде сватание невесты, выкуп ее у подружек и брата совершались в красном углу; из красного угла отчего дома ее увозили на венчание в церковь, привозили в дом жениха и вели тоже в красный угол. Во время уборки урожая первый и последний устанавливали в красном углу. Сохранение первых и последних колосьев урожая, наделенных, по народным преданиям, магической силой, сулило благополучие семье, дому, всему хозяйству. В красном углу совершались ежедневные моления, с которых начиналось любое важное дело. Он является самым почетным местом в доме. Согласно традиционному этикету, человек, пришедший в избу, мог пройти туда только по особому приглашению хозяев. Красный угол старались держать в чистоте и нарядно украшали. Само название «красный» означает «красивый», «хороший», «светлый». Его убирали вышитыми полотенцами, лубочными картинками, открытками. На полки возле красного угла ставили самую красивую домашнюю утварь, хранили наиболее ценные бумаги, предметы. Повсеместно у русских был распространен обычай при закладке дома класть деньги под нижний венец во все углы, причем под красный угол клали более крупную монету.

Некоторые авторы связывают религиозное осмысление красного угла исключительно с христианством. По их мнению, единственным священным центром дома в языческие времена была печь. Божий угол и печь даже трактуются ими как христианский и языческий центры. Эти ученые видят в их взаимном расположении своеобразную иллюстрацию к русскому двоеверию просто сменили в Божьем углу более древние — языческие, а на первых порах несомненно соседствовали там с ними.

Что же до печки… подумаем серьезно, могла ли «добрая» и «честная» Государыня Печь, в присутствии которой не смели сказать бранного слова, под которой, согласно понятиям древних, обитала душа избы — Домовой,- могла ли она олицетворять «тьму»? Да никоим образом. С гораздо большей вероятностью следует предположить, что печь ставилась в северном углу в качестве неодолимой преграды на пути сил смерти и зла, стремящихся ворваться в жилье.

Сравнительно небольшое пространство избы, около 20-25 кв.м, было организовано таким образом, что в нем с большим или меньшим удобством располагалась довольно большая семья в семь-восемь человек. Это достигалось благодаря тому, что каждый член семьи знал свое место в общем пространстве. Мужчины обычно работали, отдыхали днем на мужской половине избы, включавшей в себя передний угол с иконами и лавку около входа. Женщины и дети находились днем на женской половине возле печи. Места для ночного сна также были распределены. Старые люди спали на полу около дверей, печи или на печи, на голбце, дети и холостая молодежь — под полатями или на полатях. Взрослые брачные пары в теплое время ночевали в клетях, сенях, в холодное — на лавке под полатями или на помосте около печи.

Каждый член семьи знал свое место и за столом. Хозяин дома во время семейной трапезы сидел под образами. Его старший сын располагался по правую руку от отца, второй сын — по левую, третий — рядом со старшим братом. Детей, не достигших брачного возраста, сажали на лавку, идущую от переднего угла по фасаду. Женщины ели, сидя на приставных скамейках или табуретках. Нарушать раз заведенный порядок в доме не полагалось без крайней необходимости. Человек, их нарушившего, могли строго наказать.

В будние дни изба выглядела довольно скромно. В ней не было ничего лишнего: стол стоял без скатерти, стены без украшений. В печном углу и на полках была расставлена будничная утварь.

В праздничный день изба преображалась: стол выдвигался на середину, накрывался скатертью, на полки выставлялась праздничная утварь, хранившаяся до этого в клетях.

Интерьер горницы отличался от интерьера внутреннего пространства избы присутствием голландки вместо русской печи или вообще отсутствием печи. В остальном хоромный наряд, за исключением полатей и помоста для спанья, повторял неподвижный наряд избы. Особенностью горницы было то, что она всегда была готова к приему гостей.

Под окнами избы делались лавки, которые не принадлежали к мебели, но составляли часть пристройки здания и были прикреплены к стенам неподвижно: доску врубали одним концом в стену избы, а на другом делали подпорки: ножки, бабки, подлавники. В старинных избах лавки украшались «опушкой» — доской, прибитой к краю лавки, свисавшей с нее подобно оборке. Такие лавки назывались «опушенными» или «с навесом», «с подзором». В традиционном русском жилище лавки шли вдоль стен вкруговую, начиная от входа, и служили для сидения, спанья, хранения различных хозяйственных мелочей. Каждая лавка в избе имела свое название, связанное либо с ориентирами внутреннего пространства, либо со сложившимися в традиционной культуре представлениями о приуроченности деятельности мужчины или женщины к определенному месту в доме (мужская, женская лавки). Под лавками хранили различные предметы, которые в случае необходимости легко было достать — топоры, инструменты, обувь и проч. В традиционной обрядности и в сфере традиционных норм поведения лавка выступает как место, на которое позволено сесть не каждому. Так входя в дом, особенно чужим людям, было принято стоять у порога до тех пор, пока хозяева не пригласят пройти и сесть. То же касается и сватов: они проходили к столу и садились на лавку только по приглашению. В похоронной обрядности покойного клали на лавку, но не на любую, а на расположенную вдоль половиц.

Долгая лавка — лавка, отличавшаяся от других своей длиной. В зависимости от местной традиции распределения предметов в пространстве дома, долгая лавка могла иметь различное место в избе. В севернорусских и среднерусских губерниях, в Поволжье она тянулась от коника к красному углу, вдоль боковой стены дома. В южновеликорусских губерниях она шла от красного угла вдоль стены фасада. С точки зрения пространственного деления дома долгая лавка, подобно печному углу, традиционно считалась женским местом, где в соответствующее время занимались теми или иными женскими работами, такими, как прядение, вязание, вышивание, шитье. На долгую лавку, расположенную всегда вдоль половиц, клали покойников. Поэтому в некоторых губерниях России на эту лавку никогда не садились сваты. В противном случае их дело могло разладится.

Короткая лавка — лавка, идущая вдоль передней стены дома, выходящей на улицу. Во время семейной трапезы на ней сидели мужчины.

Лавка, находившаяся около печки, называлась кутной. На нее ставили ведра с водой, горшки, чугунки, укладывали только что выпеченный хлеб.
Лавка пороговая шла вдоль стены, где расположена дверь. Она использовалась женщинами вместо кухонного стола и отличалась от других лавок в доме отсутствием опушки по краю.
Лавка судная — лавка, идущая от печи вдоль стены или дверной перегородки к передней стене дома. Уровень поверхности этой лавки выше, чем других лавок в доме. Лавка спереди имеет створчатые или раздвижные дверцы или закрывается занавеской. Внутри нее расположены полки для посуды, ведер, чугунков, горшков.

Коником называли мужскую лавку. Она была короткая и широкая. На большей части территории России имела форму ящика с откидной плоской крышкой или ящика с задвижными дверцами. Свое название коник получил, вероятно, благодаря вырезанной из дерева конской голове, украшавшей его боковую сторону. Коник располагался в жилой части крестьянского дома, около дверей. Он считался «мужской» лавкой, так как это было рабочее место мужчин. Здесь они занимались мелким ремеслом: плели лапти, корзины, ремонтировали упряжь, вязали рыболовные сети и т.п. Под коником находились и инструменты, необходимые для этих работ.

Место на лавке считалось более престижным, чем на скамье; гость мог судить об отношении к нему хозяев, смотря по тому, куда его усаживали — на лавку или на скамью.

Мебель и убранство

Необходимым элементом убранства жилья являлся стол, служащий для ежедневной и праздничной трапезы. Стол являлся одним из наиболее древних видов передвижной мебели, хотя наиболее ранние столы были глинобитными и неподвижными. Такой стол с глинобитными же лавками около него были обнаружены в пронских жилищах XI-XIII веков (Рязанская губ.) и в киевской землянке XII века. Четыре ножки стола из землянки в Киеве представляют собой стойки, врытые в землю. В традиционном русском жилище подвижный стол всегда имел постоянное место, он стоял в самом почетном месте — в красном углу, в котором находились иконы. В севернорусских домах стол всегда располагался вдоль половиц, то есть более узкой стороной к фасадной стене избы. В некоторых местах, например в Верхнем Поволжье, стол ставили только на время трапезы, после еды его клали боком на полавочник под образами. Делалось это для того, чтобы в избе было больше места.

В лесной полосе России столы плотничной работы имели своеобразную форму: массивное подстолье, то есть рама, соединяющая ножки стола, забиралось досками, ножки изготовлялись короткими и толстыми, большая столешница всегда делалась съемной и выступала за подстолье для того, чтобы было удобнее сидеть. В подстолье делался шкафчик с двустворчатыми дверками для столовой утвари, хлеба, необходимого на день.

В традиционной культуре, в обрядовой практике, в сфере норм поведения и пр. столу придавалось большое значение. Об этом говорит четкая пространственная закрепленность его в красном углу. Любое выдвижение его оттуда может быть связано лишь с обрядовой или кризисной ситуацией. Исключительная роль стола была выражена практически во всех обрядах, одним из элементов которых являлась трапеза. С особенной яркостью она проявлялась в свадебном обряде, в котором практически каждый этап завершался застольем. Стол осмыслялся в народном сознании как «Божья ладонь», дарующая хлеб насущный, поэтому стучать по столу, за которым едят, считалось грехом. В обычное, незастольное, время на столе могли находится лишь хлеб, как правило завернутый в скатерть, и солонка с солью.

В сфере традиционных норм поведения стол всегда был местом, где происходило единение людей: человек, которого приглашали отобедать за хозяйским столом, воспринимался как «свой».
Покрывался стол скатертью. В крестьянской избе скатерти изготавливали из домотканины как простого полотняного переплетения, так и выполненной в технике бранного и многоремизного ткачества. Используемые повседневно скатерти сшивали из двух полотнищ пестряди, как правило с клеточным узором (расцветка самая разнообразная) или просто грубого холста. Такой скатертью накрывали стол во время обеда, а после еды или снимали, или покрывали ею хлеб, оставляемый на столе. Праздничные скатерти отличались лучшим качеством полотна, такими дополнительными деталями как кружевная прошва между двумя полотнищами, кисти, кружево или бахрома по периметру, а также узором на ткани.

В русском быту различали следующие виды скамей: переметную, переносную и приставную. Скамья переметная — скамья с перекидной спинкой («переметом») служила для сидения и спанья. В случае необходимости устроить спальное место спинку по верху, по круговым пазам, сделанным в верхних частях боковых ограничителей скамьи, перекидывали на другую сторону скамьи, а последнюю придвигали к лавке, так что образовывалась как бы кровать, ограниченная спереди «переметом». Спинка переметной скамьи нередко украшалась сквозной резьбой, что значительно уменьшало ее вес. Такого типа скамьи использовались главным образом в городском и монастырском быту.

Скамья переносная — скамья с четырьмя ножками или двумя глухими досками, по мере необходимости приставлялась к столу, использовалась для сидения. Если не хватало места для спанья, скамью можно было перенести и поставить вдоль лавки, чтобы увеличить пространство для дополнительной постели. Переносные скамьи являлись одной из древнейших форм мебели у русских.
Скамья приставная — скамья с двумя ножками, расположенные лишь на одном конце сиденья, другим концом такую скамью клали на лавку. Нередко такого типа скамьи изготавливали из цельного куска дерева таким образом, что ножками служили два корня дерева, обрубленные на определенной длине.

Кроватью в старину служила прикрепленная к стене скамья или лавка, к которой приставляли другую лавку. На этих лавах клали постель, состоявшую из трех частей: пуховика или перины, изголовья и подушек. Изголовье или подголовник — это подставка под голову, на которую клали подушку. Она представляет собой деревянную покатую плоскость на брусочках, сзади могла быть сплошная или решетчатая спинка, по углам — резные или точеные столбики. Было два изголовья — нижнее называлось бумажным и подкладывалось под верхнее, на верхнее клалась подушка. Постель покрывалась простынею из полотна или шелковой материи, а сверху закрывалась одеялом, входившим под подушку. Постели убирались понаряднее в праздники или на свадьбах, попроще в обычные дни. Вообще, однако, постели были принадлежностью только богатых людей, да и у тех стояли более для вида в своем убранстве, а сами хозяева охотнее спали на простой звериной шкуре. У людей средственного состояния обычною постелью служили войлоки, а бедные поселяне спали на печах, постлавши под головы собственное платье, или же на голых лавках.

Посуду ставили в поставцах: это были столбы с многочисленными полками между ними. На нижних полках, более широких, хранили массивную посуду, на верхние полки, более узкие, ставили мелкую посу-ду.

Для хранения отдельно использовавшейся по-суды служил посудник: деревянная полка или открытый шкафчик-полочник. Посудник мог иметь форму замкнутой рамы или быть открытым сверху, нередко его боковые стенки украшались резьбой или имели фигурные формы (например, овальные). Над одной или двумя полочками посудника с наружной стороны могла быть прибита рейка для устой-чивости посуды и для постановки тарелок на ребро. Как правило, посудник находился над судной лавкой, под рукой у хозяйки. Он издавна являлся необходимой деталью в неподвижном убранстве избы.

Главное украшение домов составляли иконы. Иконы ставились на полочку или открытый шкафчик называемый божницей. Она изготовлялась из дерева, нередко украшалась резьбой и росписью. Божница довольно часто была двухъярусной: в нижнем ярусе ставились новые иконы, в верхнем — старые, поблекшие. Она располагалась всегда в красном углу избы. Кроме икон на божнице хранились освященные в церкви предметы: святая вода, верба, пасхальное яйцо, иногда Евангелие. Туда складывались важные документы: счета, долговые расписки, платежные тетради, поминальники. Здесь же лежало крылышко для обметания икон. На божницу часто вешалась занавеска, закрывавшая иконы, или божник. Такого рода полочка или шкафчик были распространены во всех русских избах, так как, по мнению крестьян, иконы должны были стоять, а не висеть в углу избы.

Божник представлял собой узкое, длинное полотнище домотканого холста, украшенное вдоль одной стороны и на концах вышивкой, тканым орнаментом, лентами, кружевом. Божник вывешивался так, чтобы прикрыть иконы сверху и с боков, но не закрывали лики.

Украшение красного угла в виде птицы, размером 10-25 см, называлось голубком. Оно подвешивается к потолку перед образами на нитке или веревке. Голубков изготавливали из дерева (сосны, березы), иногда раскрашивая в красный, синий, белый, зеленый цвет. Хвост и крылья таких голубков выполнялись из лучинной щепы в виде вееров. Также были распространены птицы, туловище которых делали из соломы, а голову, крылья и хвост — из бумаги. Появление образа голубя в качестве украшения красного угла связано с христианской традицией, где голубь символизирует Святой Дух.

Красный угол также украшался накутником, прямоугольным полотнищем ткани, сшитого из двух кусков белого тонкого холста или ситца. Размеры накутника могут быть различными, обычно 70 см длиной, 150 см шириной. Белые накутники украшались по нижнему краю вышивкой, ткаными узорами, лентами, кружевом. Накутник прикреплялся в угол под образами. При этом сверху божницы или иконы были опоясаны божником.

Старообрядцы считали необходимым закрывать лики икон от посторонних глаз, поэтому их завешивали благовесткой. Она состоит из двух сшитых полотнищ белого холста, украшенных вышивкой геометрическим или стилизованным растительным орнаментом в несколько рядов красными хлопчатобумажными нитками, полосками кумача между рядами вышивки, воланами по нижнему краю или кружевом. Поле холста, свободное от полос вышивки, заполняли звездочками, выполненными красными нитками. Благовестка подвешивалась перед иконами, закрепляясь на стене или божнице с помощью матерчатых петель. Ее раздергивали только во время молитвы.

Для праздничного убранства избы использовалось полотенце — полотнище белой ткани домашнего или реже фабричного производства, отделанное вышивкой, тканым цветным узором, лентами, полосами цветного ситца, кружевом, блестками, позументом, тесьмой, бахромой. Оно украшалось, как правило, на концах. Полотнище полотенца орнаментовалось редко. Характер и количество украшений, расположение их, цвет, материал — это все определялось местной традицией, а также назначением полотенца. Они вывешивались на стены, иконы к большим праздникам, таким как Пасха, Рождество Христово, Пятидесятница (день Святой Троицы), к престольным праздникам деревни, т.е. праздникам в честь святого покровителя деревни, к заветным дням — праздникам, справлявшимся по поводу важных событий, прошедших в деревне. Кроме того, полотенца вывешивались во время свадеб, на крестинном обеде, в день трапезы по случаю возвращения с воинской службы сына или приезда долгожданной родни. Полотенца развешивали на стенах, составляющих красный угол избы, и в самом красном углу. Их надевали на деревянные гвозди — «крюки», «спички», вбитые в стены. По обычаю, полотенца являлись необходимой частью девичьего приданого. Их было принято демонстрировать родственникам мужа на второй день свадебного пира. Молодуха развешивала полотенца в избе поверх полотенец свекрови, чтобы все могли полюбоваться на ее работу. Количество полотенец, качество полотна, мастерство вышивки — все это позволяло оценить трудолюбие, аккуратность, вкус молодой женщины. Полотенце вообще играло большую роль в обрядовой жизни русской деревни. Оно было важным атрибутом свадебного, родинного, погребально-поминального ритуалов. Очень часто оно выступало объектом почитания, предметом особой важности, без которого ритуал любого обряда был бы не полон.

В день свадьбы полотенце использовалось невестой в качестве фаты. Накинутое на голову, оно должно было предохранить ее от дурного глаза, порчи в самый ответственный момент ее жизни. Полотенце применялось в обряде «соединения молодых» перед венцом: им связывали руки жениха и невесты «на веки вечные, на годы долгие». Полотенцем одаривали бабку-повитуху, принимавшую роды, кума и куму, крестивших младенца. Полотенце присутствовало в обряде «бабина каша», происходившая после рождения ребенка. Однако особую роль играло полотенце в погребально-поминальном обрядности. По поверьям русских крестьян в полотенце, вывешенное в день смерти человека на окно, сорок дней находилась его душа. Малейшее движение ткани рассматривалось как знак ее присутствия в доме. В сороковины полотенце встряхивали за околицей деревни, отправляя тем самым душу из «нашего мира» в «иной мир».

Все эти действия с полотенцем были широко распространены в русской деревне. В их основе лежали древние мифологические представления славян. Полотенце выступало в них в качестве оберега, знака принадлежности к определенному семейно-родовому коллективу, осмыслялось как предмет, воплощавший души предков «родителей», внимательно наблюдавших за жизнью живых.

Такая символика полотенца исключала использование его для вытирания рук, лица, пола. Для этой цели пользовались рукотерником, утиркой, утиральником и т.д.

Множество мелких деревянных предметов за тысячу лет бесследно исчезло, сгнило, рассыпалось в прах. Но не все. Что-то отыскано археологами, что-то может подсказать изучение культурного наследия родственных и соседних народов. Определенный свет проливают и позднейшие, зафиксированные этнографами образцы… Словом, о внутреннем убранстве русской избы можно говорить без конца.

Утварь

Крестьянский дом трудно было представить без многочисленной утвари, накапли-вавшейся десятилетиями, если не столетиями, и буквально заполнявшей пространство. В русской деревне утварью называлось «все движимое в доме, жилище», по словам В.И.Даля. Фактически утварь — это вся совокупность предметов, необходимых человеку в его обиходе. Утварь — это посуда для заготовки, приготовления и хранения пищи, подачи ее на стол; различные емкости для хранения предметов домашнего обихода, одежды; предметы для личной гигиены и гигиены жилища; предметы для разжигания огня, хранения и употребления табака и для косметических принадлежностей.

В русской деревне употреблялась в основном деревянная гончарная утварь. Метал-лическая, стеклянная, фарфоровая была распространена меньше. Деревянная утварь по технике изготовления могла быть долбленой, болбленой, бондарной, столярной, токарной. В большом употреблении была также утварь, изготовленная и бересты, плетенная из прутьев, соломы, корней сосны. Некоторые из необходимых в хозяйстве деревянных предметов изготавливались силами мужской половины семьи. Большая же часть предметов приобреталась на ярмарках, торжках, особенно это касалось бондарной и токарной утвари, изготовление которой требовало специальных знаний и инструментов.

Гончарная посуда применялась в основном для приготовления пищи в духовой печи и подачи ее на стол, иногда для засаолки, квашения овощей.

Металлическая утварь традиционного типа была, главным образом, медная, оловянная или серебряная. Наличие ее в доме было ярким свидетельством зажиточности семьи, ее бережливости, уважения к семейным традициям. Такую утварь продавали только в самые критические моменты жизни семьи.

Наполнявшая дом утварь изготавливалась, приобреталась, хранилась русскими крестьянами, естественно исходя из чисто практического ее использования. Однако в отдельные, с точки зрения крестьянина важные моменты жизни почти каждый из ее предметов превращался из вещи утилитарной в символическую. Сундук для приданого в один из моментов свадебного обряда из емкости для хранения одежды превращался в символ зажиточности семьи, трудолюбия невесты. Ложка, повернутая выемкой черпака вверх, означала, что она будет использована на поминальной трапезе. Лишняя ложка, оказавшаяся на столе, предвещала приход гостей и т.п. Одни предметы утвари обладали очень высоким семиотическим статусом, другие более низким.

Бодня, предмет домашней утвари, представляла собой деревянную емкость для хранения одежды и мелких предметов домашнего обихода. В русской деревне было известно два вида бодней. Первый вид представлял собой длинную выдолбленную деревянную колоду, боковые стены которой изготавливались из цельных досок. Отверстие с крышкой на кожаных петлях находилось в верхней части колоды. Бодня второго вида — это долбленый или бондарный ушат с крышкой, высотой 60-100 см, диаметром дна 54-80 см. Бодни обычно запирались на замок, хранились в клетях. Со второй половины XIX в. стали заменяться сундуками.

Для хранения громоздких хозяйственных припасов в клетях употреблялись бочки, кадки, лукошки разной величины и объема. Бочки в старину были самым обыкновенным вместилищем и жидкостей, и сыпучих тел, например: хлебного зерна, муки, льну, рыбы, мяса сушеного, поскони и разного мелкого товара.

Для заготовки впрок солений, квашений, мочений, кваса, воды, для хранения муки, крупы использовались кадки. Как правило, кадки были бондарной работы, т.е. делались из деревянных дощечек — клепок, стянутых обручами. они делались в форме усеченного конуса или цилиндра. они могли иметь три ножки, являвшиеся продолжением клепок. Необходимой принадлежностью кадки были кружок и крышка. Кружком прижимали помещенные в кадку продукты, сверху укладывали гнет. Это делалось для того, чтобы соления и мочения всегда находились в рассоле, не всплывали на поверхность. Крышка берегла продукты от пыли. У кружка и крышки имелись небольшие ручки.

Лукошком называлась открытая цилиндрическая емкость из луба, дно плоское, из деревянных досочек или коры. Делалось с ручкой-ложкой или без нее. Размеры лукошка определялись назначением и назывались соответственно: «набирка»,»мостинка»,»ягодница», «грибница», и т.п. Если лукошко предназначалось для хранения сыпучих продуктов, то закрывалось надевающейся сверху плоской крышкой.

На протяжении многих столетий главным кухонным сосудом на Руси был горшок — утварь для приготовления пищи в виде глиняного сосуда с широким открытым верхом, имеющим низкий венчик, круглым туловом, плавно сужающимся к донцу. Горшки могли быть разных размеров: от маленького горшочка на 200-300 г каши до огромного горшка, вмещавшего до 2-3-х ведер воды. Форма горшка не менялась во все время его существования и была хорошо приспособлена для приготовления еды в русской духовой печи. Они редко орнаментировались, их украшением служили узкие концентрические круги или цепочка из неглубоких ямочек, треугольничков, выдавленных вокруг венчика или на плечиках сосуда. В крестьянском доме было около десятка и более горшков разных размеров. Горшками дорожили, старались обращаться с ними аккуратно. Если он давал трещину, его оплетали берестой и употребляли для хранения продуктов.

Горшок — предмет бытовой, утилитарный, в обрядовой жизни русского народа приобрел дополнительные ритуальные функции. Ученые считают, что это один из самых ритуализированных предметов домашней хозяйственной утвари. В поверьях народа горшок осмыслялся как живое антропоморфное существо, у которого есть горло, ручка, носик, черепок. Горшки принято делить на горшки, несущие в себе женское начало, и горшки с заложенной в них мужской сущностью. так, в южных губерниях Европейской России хозяйка, покупая горшок, старалась определить его родо-половую принадлежность: является он горшком или горшницей. Считалось, что в горшнице сваренная еда будет более вкусной, чем в горшке.

Интересно также отметить, что в народном сознании четко проводится параллель между судьбой горшка и судьбой человека. Горшок нашел себе довольно широкое применение в погребальной обрядности. Так, на большей части территории Европейской России был распространен обычай разбивать горшки при вынос из дома покойников. Этот обычай воспринимался как констатация ухода человека из жизни, дома, деревни. В Олонецкой губ. эта идея выражалась несколько иначе. После похорон горшок, наполненный в доме умершего горячими углями, ставился вверх дном на могилу, при этом угли рассыпались и гасли. Кроме того, покойника через два часа после смерти обмывали водой, взятой из нового горшка. После употребления его уносили подальше от дома и закапывали в землю или бросали в воду. Считалось, что в горшке с водой сосредотачивается последняя жизненная сила человека, которую сливают во время обмывания покойника. Если такой горшок оставить в доме, то покойник будет возвращается с того света и пугать живущих в избе людей.

Горшок использовался также как атрибут некоторых обрядовых действий на свадьбах. Так, по обычаю, «свадебщики» во главе с дружкой и свашками утром приходили бить горшки к помещению, где проходила брачная ночь молодых, пока они еще не вышли. Битье горшков воспринималось как демонстрация перелома в судьбе девушки и парня, ставших женщиной и мужчиной.

В поверьях русского народа горшок часто выступает как оберег. В Вятской губ., например, чтобы предохранить кур от ястребов и ворон, на забор вешали вверх дном старый горшок. Это делалось обязательно в Великий четверг до восхода солнца, когда были особенно сильны колдовские чары. Горшок в этом случае как бы впитывал их в себя, получал дополнительную волшебную силу.

Для подачи на стол кушаний исполь-зовалась такая сто-ловая утварь как блюдо. Оно было обычно круглой или овальной формы, неглубоким, на невысоком поддоне, с широкими краями. В крестьянском быту были распространены главным образов деревянные блюда. Блюда, предназначенные для праздничных дней, украшались росписью. На них изображались растительные побеги, мелкие геометрические фигуры, фантастические животные и птицы, рыбы и коньки. Блюдо использовалось как в повседневном, так и в праздничном обиходе. В будни на блюде подавалась рыба, мясо, каша, капуста, огурцы и другие «густые» кушанья, съедавшиеся после похлебки или щей. В праздничные дни помимо мяса и рыбы на блюде подавались блины, пироги, булочки, ватрушки, пряники, орехи, конфеты и прочие сладости. Кроме того, существовал обычай подносить на блюде гостям чарку с вином, медовухой, бражкой, водкой или пивом. коней праздничной трапезы обозначался выносом пустого блюда, накрытого другим или тканью.

Блюда использовались во время народных обрядовых действий, гаданий, магических процедур. В родильных ритуалах блюдо с водой использовалось во время обряда магического очищения роженицы и повитухи, который проводился на третий день после родов. Роженица «серебрила бабку», т.е. бросала в налитую повивальной бабкой воду серебряные монеты, а повитуха омывала ей лицо, грудь и руки. В свадебном обряде блюдо использовалось для всеобщего показа ритуальных предметов и поднесения подарков. Блюдо использовалось и в некоторых обрядах годового цикла. Например, в Курской губ. в день Василия Кесарийского 1 января (14 января) по обычаю на блюдо укладывался жареный поросенок — символ богатства дома, ожидаемого в новом году. Глава семьи три раза поднимал блюдо с поросенком к иконам, а все остальные молились св. Василию о многочисленном приплоде скота. Блюдо было также атрибутом святочных гаданий девушек, называвшихся «подблюдными». В русской деревне существовал запрет на его использование в некоторые дни народного календаря. Нельзя было подавать блюдо с едой на стол в день Усекновения главы Иоанна Крестителя 29 августа, (11 сентября), так как, по христианской легенде, в этот день отрубленную голову Соломея преподнесла на блюде своей матери Иродиаде. В конце XVIII и в XIX в. блюдом также называли миску, тарелку, чашу, блюдце.

Для питья и приема пищи служила чаша. Деревянная чаша представляет собой сосуд полусферической формы на небольшом поддоне, иногда с рукоятями или кольцами вместо ручек, без крышки. Часто по краю чаши делали надпись. Либо по венцу или по всей поверхности чаша украшалась росписью, включающей растительный и зооморфный орнамент (широко известны чаши с северодвинской росписью). Изготовлялись чаши различной величины — в зависимости от их использования. Чаши большого размера, имевшие вес до 800 г и более, употреблялись наравне со скобарями, братинами и ковшами во время праздников и канунов для питья пива и браги, когда собиралось много гостей. В монастырях большие чаши использовались для подачи на стол кваса. Небольшие чаши, выдолбленные из глины, употреблялись в крестьянском быту во время обеда — для подачи на стол щей, похлебки, ухи и т.п. Во время обеда кушанья подавались на стол в общей чаше, отдельная посуда использовалась лишь во время праздников. Есть начинали по знаку хозяина, за едой не разговаривали. Зашедших в дом гостей угощали тем же, что ели сами, и из той же посуды.

Чашу применяли в различных обрядах, особенно в обрядах жизненного цикла. Ее также употребляли и в календарных обрядах. С чашей связывались приметы и поверья: в конце праздничного обеда принято было выпивать до дна чашу за здоровье хозяина и хозяйки, не сделавший этого считался врагом. Осушая чашу, желали хозяину: «Удачи, победы, здоровья, и чтобы в его врагах осталось крови не больше, чем в этой чаше». Упоминается чаша и в заговорах.

Для питья различных напитков применяли кружку. Кружка — это цилиндрическая посуда разного объема с ручкой. Глиняные и выточенные из дерева кружки украшались росписью, а деревянные — резьбой, поверхность некоторых кружек покрывалась плетением из бересты. Их использовали в повседневном и праздничном обиходе, были они и предметом обрядовых действий.

Для питья хмельных напитков пользовались чаркой. Она представляет собой небольшой сосуд круглой формы, имеющий ножку и плоское дно, иногда могла быть ручка и крышка. Чарки обычно расписывались или украшались резьбой. Этот сосуд употреблялся как индивидуальная посуда для питья браги, пива, хмельного меда, а позднее — вина и водки в праздничные дни, так как пить разрешалось только по праздникам и подобного рода напитки были праздничным угощением для гостей. Пить было принято за здоровье других людей, а не за себя. Поднося гостю чарку вина, хозяин ждал от него ответной чарки.

Чарку чаще всего использовали в свадебном обряде. Чарку с вином предлагал новобрачным священник после венчания. По очереди они отпивали из этой чарки по три глотка. Допив вино, муж бросал чарку под ноги и топтал ее одновременно с женой, приговаривая: «Пусть так под ногами нашими будут потоптаны те, которые станут посевать между нами раздор и нелюбовь». Считалось, что кто из супругов первым наступит на нее, тот и будет главенствовать в семье. Первую чарку с водкой хозяин подносил на свадебном пиру колдуну, которого приглашали на свадьбу в качестве почетного гостя, чтобы избавить молодых от порчи. Вторую чарку колдун просил сам и лишь после этого начинал защищать новобрачных от недобрых сил.

Единственным приспособлением для еды, пока не появились вилки, служили ложки. В основном они были деревянными. Ложки украшались росписью или резьбой. Соблюдались различные приметы, связанные с ложками. Нельзя было ставить ложку так, чтобы она опиралась черенком на стол, а другим концом на тарелку, так как по ложке, как по мосту, в миску может проникнуть нечистая сила. Не разрешалось стучать ложками по столу, так как от этого «лукавый радуется» и «скликаются на обед злыдни» (существа, олицетворяющие собой бедность и несчастье). считалось грехом убирать ложки со стола в заговенье, накануне положенных церковью постов, поэтому ложки оставались на столе до утра. Нельзя класть лишнюю ложку, иначе будет лишний рот или сядет за стол нечистая сила. В качестве подарка нужно было принести ложку на новоселье, вместе с караваем хлеба, солью и деньгами. Широко применялась ложка в обрядовых действиях.

Традиционной утварью для русского застолья являлись ендовы, ковши, братины, скобкари. Ендовы не считались ценными предметами, которые необходимо выставлять на самое лучшее место в доме, как это, например, делалось с братиной или ковшами.

Кочерга, ухват, сковородник, хлебная лопата, помело — это предметы, связанные с очагом и печью.

Кочерга — это короткий толстый железный прут с загнутым концом, который служил для размешивания углей в печи и сгребания жара. С помощью ухвата передвигали горшки и чугунки в печи, их также можно было вынуть или установить в печь. Он представляет собой металлическую дужку, укрепленную на длинной деревянной рукояти. Перед посадкой хлебов в печь под печи очищали от угля и золы, подметая его помелом. Помело представляет собой длинную деревянную рукоять, к концу которой привязывались сосновые, можжевеловые ветки, солома, мочало или тряпка. При помощи хлебной лопаты в печь сажали хлеба и пироги, а также вынимали их оттуда. Вся эта утварь участвовала в тех или иных обрядовых действиях.

Таким образом, русская изба, с ее особым, хорошо организованным пространством, неподвижным нарядом, подвижной мебелью, убранством и утварью, была единым целым, составляющим целый мир для крестьянина.

Часть избы от устья до противоположной стены, пространство, в котором выполнялась вся женская работа, связанная с приготовлением пищи, называлась печным углом. Здесь, около окна, против устья печи, в каждом доме стояли ручные жернова, поэтому угол называют еще жерновым. В печном углу находилась судная лавка или прилавок с полками внутри, использовавшаяся в качестве кухонного стола. На стенах располагались наблюдники — полки для столовой посуды, шкафчики. Выше, на уровне полавочников, размещался печной брус, на который ставилась кухонная посуда и укладывались разнообразные хозяйственные принадлежности.

Как правило, повсеместно в России в красном углу кроме божницы находится стол, лишь в ряде мест Псковской и Великолукской губ. его ставят в простенке между окнами — против угла печи. В красном углу подле стола стыкаются две лавки, а сверху, над божницей, — две полки полавочника; отсюда западно-южнорусское название угла «сутки» (место, где стыкаются, соединяются элементы убранства жилища).Все значимые события семейной жизни отмечались в красном углу. Здесь за столом проходили как будничные трапезы, так и праздничные застолья, происходило действие многих календарных обрядов. В свадебном обряде сватание невесты, выкуп ее у подружек и брата совершались в красном углу; из красного угла отчего дома ее увозили на венчание в церковь, привозили в дом жениха и вели тоже в красный угол.

Во время уборки урожая первый и последний устанавливали в красном углу. Сохранение первых и последних колосьев урожая, наделенных, по народным преданиям, магической силой, сулило благополучие семье, дому, всему хозяйству. В красном углу совершались ежедневные моления, с которых начиналось любое важное дело. Он является самым почетным местом в доме. Согласно традиционному этикету, человек, пришедший в избу, мог пройти туда только по особому приглашению хозяев. Красный угол старались держать в чистоте и нарядно украшали. Само название «красный» означает «красивый», «хороший», «светлый». Его убирали вышитыми полотенцами, лубочными картинками, открытками. На полки возле красного угла ставили самую красивую домашнюю утварь, хранили наиболее ценные бумаги, предметы. Повсеместно у русских был распространен обычай при закладке дома класть деньги под нижний венец во все углы, причем под красный угол клали более крупную монету.

Некоторые авторы связывают религиозное осмысление красного угла исключительно с христианством. По их мнению, единственным священным центром дома в языческие времена была печь. Божий угол и печь даже трактуются ими как христианский и языческий центры. Эти ученые видят в их взаимном расположении своеобразную иллюстрацию к русскому двоеверию просто сменили в Божьем углу более древние — языческие, а на первых порах несомненно соседствовали там с ними.Что же до печки… подумаем серьезно, могла ли «добрая» и «честная» Государыня Печь, в присутствии которой не смели сказать бранного слова, под которой, согласно понятиям древних, обитала душа избы — Домовой,- могла ли она олицетворять «тьму»? Да никоим образом. С гораздо большей вероятностью следует предположить, что печь ставилась в северном углу в качестве неодолимой преграды на пути сил смерти и зла, стремящихся ворваться в жилье.Сравнительно небольшое пространство избы, около 20-25 кв.м, было организовано таким образом, что в нем с большим или меньшим удобством располагалась довольно большая семья в семь-восемь человек. Это достигалось благодаря тому, что каждый член семьи знал свое место в общем пространстве.

Мужчины обычно работали, отдыхали днем на мужской половине избы, включавшей в себя передний угол с иконами и лавку около входа. Женщины и дети находились днем на женской половине возле печи. Места для ночного сна также были распределены. Старые люди спали на полу около дверей, печи или на печи, на голбце, дети и холостая молодежь — под полатями или на полатях. Взрослые брачные пары в теплое время ночевали в клетях, сенях, в холодное — на лавке под полатями или на помосте около печи.Каждый член семьи знал свое место и за столом. Хозяин дома во время семейной трапезы сидел под образами. Его старший сын располагался по правую руку от отца, второй сын — по левую, третий — рядом со старшим братом. Детей, не достигших брачного возраста, сажали на лавку, идущую от переднего угла по фасаду. Женщины ели, сидя на приставных скамейках или табуретках. Нарушать раз заведенный порядок в доме не полагалось без крайней необходимости. Человек, их нарушившего, могли строго наказать. В будние дни изба выглядела довольно скромно. В ней не было ничего лишнего: стол стоял без скатерти, стены без украшений. В печном углу и на полках была расставлена будничная утварь.

В праздничный день изба преображалась: стол выдвигался на середину, накрывался скатертью, на полки выставлялась праздничная утварь, хранившаяся до этого в клетях. Интерьер горницы отличался от интерьера внутреннего пространства избы присутствием голландки вместо русской печи или вообще отсутствием печи. В остальном хоромный наряд, за исключением полатей и помоста для спанья, повторял неподвижный наряд избы. Особенностью горницы было то, что она всегда была готова к приему гостей. Под окнами избы делались лавки, которые не принадлежали к мебели, но составляли часть пристройки здания и были прикреплены к стенам неподвижно: доску врубали одним концом в стену избы, а на другом делали подпорки: ножки, бабки, подлавники. В старинных избах лавки украшались «опушкой» — доской, прибитой к краю лавки, свисавшей с нее подобно оборке. Такие лавки назывались «опушенными» или «с навесом», «с подзором».

В традиционном русском жилище лавки шли вдоль стен вкруговую, начиная от входа, и служили для сидения, спанья, хранения различных хозяйственных мелочей. Каждая лавка в избе имела свое название, связанное либо с ориентирами внутреннего пространства, либо со сложившимися в традиционной культуре представлениями о приуроченности деятельности мужчины или женщины к определенному месту в доме (мужская, женская лавки). Под лавками хранили различные предметы, которые в случае необходимости легко было достать — топоры, инструменты, обувь и проч. В традиционной обрядности и в сфере традиционных норм поведения лавка выступает как место, на которое позволено сесть не каждому. Так входя в дом, особенно чужим людям, было принято стоять у порога до тех пор, пока хозяева не пригласят пройти и сесть. То же касается и сватов: они проходили к столу и садились на лавку только по приглашению.

В похоронной обрядности покойного клали на лавку, но не на любую, а на расположенную вдоль половиц.Долгая лавка — лавка, отличавшаяся от других своей длиной. В зависимости от местной традиции распределения предметов в пространстве дома, долгая лавка могла иметь различное место в избе. В севернорусских и среднерусских губерниях, в Поволжье она тянулась от коника к красному углу, вдоль боковой стены дома. В южновеликорусских губерниях она шла от красного угла вдоль стены фасада. С точки зрения пространственного деления дома долгая лавка, подобно печному углу, традиционно считалась женским местом, где в соответствующее время занимались теми или иными женскими работами, такими, как прядение, вязание, вышивание, шитье.

На долгую лавку, расположенную всегда вдоль половиц, клали покойников. Поэтому в некоторых губерниях России на эту лавку никогда не садились сваты. В противном случае их дело могло разладится.

Короткая лавка — лавка, идущая вдоль передней стены дома, выходящей на улицу. Во время семейной трапезы на ней сидели мужчины.Лавка, находившаяся около печки, называлась кутной. На нее ставили ведра с водой, горшки, чугунки, укладывали только что выпеченный хлеб.

Лавка пороговая шла вдоль стены, где расположена дверь. Она использовалась женщинами вместо кухонного стола и отличалась от других лавок в доме отсутствием опушки по краю.

Лавка судная — лавка, идущая от печи вдоль стены или дверной перегородки к передней стене дома. Уровень поверхности этой лавки выше, чем других лавок в доме. Лавка спереди имеет створчатые или раздвижные дверцы или закрывается занавеской. Внутри нее расположены полки для посуды, ведер, чугунков, горшков. Коником называли мужскую лавку. Она была короткая и широкая. На большей части территории России имела форму ящика с откидной плоской крышкой или ящика с задвижными дверцами. Свое название коник получил, вероятно, благодаря вырезанной из дерева конской голове, украшавшей его боковую сторону. Коник располагался в жилой части крестьянского дома, около дверей. Он считался «мужской» лавкой, так как это было рабочее место мужчин. Здесь они занимались мелким ремеслом: плели лапти, корзины, ремонтировали упряжь, вязали рыболовные сети и т.п.

Под коником находились и инструменты, необходимые для этих работ. Место на лавке считалось более престижным, чем на скамье; гость мог судить об отношении к нему хозяев, смотря по тому, куда его усаживали — на лавку или на скамью. Необходимым элементом убранства жилья являлся стол, служащий для ежедневной и праздничной трапезы. Стол являлся одним из наиболее древних видов передвижной мебели, хотя наиболее ранние столы были глинобитными и неподвижными. Такой стол с глинобитными же лавками около него были обнаружены в пронских жилищах XI-XIII веков (Рязанская губ.) и в киевской землянке XII века. Четыре ножки стола из землянки в Киеве представляют собой стойки, врытые в землю.

В традиционном русском жилище подвижный стол всегда имел постоянное место, он стоял в самом почетном месте — в красном углу, в котором находились иконы. В севернорусских домах стол всегда располагался вдоль половиц, то есть более узкой стороной к фасадной стене избы. В некоторых местах, например в Верхнем Поволжье, стол ставили только на время трапезы, после еды его клали боком на полавочник под образами. Делалось это для того, чтобы в избе было больше места. В лесной полосе России столы плотничной работы имели своеобразную форму: массивное подстолье, то есть рама, соединяющая ножки стола, забиралось досками, ножки изготовлялись короткими и толстыми, большая столешница всегда делалась съемной и выступала за подстолье для того, чтобы было удобнее сидеть. В подстолье делался шкафчик с двустворчатыми дверками для столовой утвари, хлеба, необходимого на день.

В традиционной культуре, в обрядовой практике, в сфере норм поведения и пр. столу придавалось большое значение. Об этом говорит четкая пространственная закрепленность его в красном углу. Любое выдвижение его оттуда может быть связано лишь с обрядовой или кризисной ситуацией. Исключительная роль стола была выражена практически во всех обрядах, одним из элементов которых являлась трапеза. С особенной яркостью она проявлялась в свадебном обряде, в котором практически каждый этап завершался застольем. Стол осмыслялся в народном сознании как «Божья ладонь», дарующая хлеб насущный, поэтому стучать по столу, за которым едят, считалось грехом. В обычное, незастольное, время на столе могли находится лишь хлеб, как правило завернутый в скатерть, и солонка с солью.

В сфере традиционных норм поведения стол всегда был местом, где происходило единение людей: человек, которого приглашали отобедать за хозяйским столом, воспринимался как «свой».

Покрывался стол скатертью. В крестьянской избе скатерти изготавливали из домотканины как простого полотняного переплетения, так и выполненной в технике бранного и многоремизного ткачества. Используемые повседневно скатерти сшивали из двух полотнищ пестряди, как правило с клеточным узором (расцветка самая разнообразная) или просто грубого холста. Такой скатертью накрывали стол во время обеда, а после еды или снимали, или покрывали ею хлеб, оставляемый на столе. Праздничные скатерти отличались лучшим качеством полотна, такими дополнительными деталями как кружевная прошва между двумя полотнищами, кисти, кружево или бахрома по периметру, а также узором на ткани.

che, bp ,htdyf Деревянная изба из бревна — это символ России. Археологи считают, что первые избы на территории современной России появились еще 2 000 лет назад до н.э. Много столетий архитектур…

Деревянная изба из бревна — это символ России. Археологи считают, что первые избы на территории современной России появились еще 2 000 лет назад до н.э. Много столетий архитектура деревянного крестьянского дома не менялась, она объединяла в себе все необходимые для жизни крестьянской семьи функции, потому что выполняла все основные ее предназначения: крыша над головой, сохраняла тепло и место для сна. Русская изба всегда находила свое место в творчестве писателей и поэтов. С любовью к России, к ее народу и всему, что этот народ окружает, пишет М.Ю. Лермонтов в «Бородино»:

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно…

Поэзия известного русского поэта тесно переплетена с жизнью народа, с его бытом и, конечно, избами… Избы, окружённые дворами, огороженные плетнями и «связанные» друг с другом дорогой, образуют деревню. А деревня, ограниченная околицей, это и есть есенинская Русь, которая отрезана от большого мира лесами и болотами, «затерялась… в Мордве и Чуди». Вот как Есенин поэтически описывает крестьянский быт на Руси:

Пахнет рыхлыми драчёнами,

У порога в дёжке квас,

Над печурками точёными

Тараканы лезут в паз.

Вьётся сажа над заслонкою,

В печке нитки попелиц,

А на лавке за солонкою —

Шелуха сырых яиц.

Мать с ухватами не сладится,

Нагибается низко,

Старый кот к махотке крадется

На парное молоко.

Квохчут куры беспокойные

Над оглоблями сохи,

На дворе обедню стройную

Запевают петухи.

А в окне на сени скатые,

От пугливой шумоты,

Из углов щенки кудлатые

Заползают в хомуты.

Крестьянская жизнь в избе была простой и неприхотливой, бояре, купцы и помещики же строили себе дома побогаче: больше по площади, часто в несколько этажей — настоящие терема. Вместе с остальными окружающими постройками из дерева, терем представлял собой усадьбу. Традиции строительства домов из сруба складывались столетиями, а разрушились в ХХ веке. Коллективизация, урбанизация, появление новейших материалов… Все это привело к тому, что русская деревня обмельчала, а местами практически умерла. Новые же «деревни», так называемые «коттеджные поселки», стали застраивать домами из камня, стекла, металла и пластика. Практично, эффектно, стильно, но русский дух там не живет, и Русью там не пахнет. Не говоря уже о недостаточной экологичности таких построек.

Однако не так давно деревянное строительство в русском стиле пережило первый этап возрождения.

К счастью, уже в конце ушедшего века и с наступлением нового тысячелетия, начали возраждаться традиции русской усадьбы среди тех, кто любит вести загородный образ жизни, в окружении природы, среди тишины и покоя. Да и само окружение в таком жилье располагает к умиротворению и покою.

Стиль «кантри» уже 3-е десятилетие уверенно удерживает за собой предпочтения многих застроийщиков загородного жилья. Кто-то отдает предпочтение немецкому кантри, кто-то – скандинавскому или американскому деревенскому стилю, кому-то по вкусу прованс, но если речь идет о деревянном загородном доме или даче, выбор все чаще делается в пользу интерьеров в стиле русской деревни.

Где же уместен русский стиль интерьера?

Интерьер в стиле русской избы в полной мере можно воссоздать только в деревянном доме из сруба, рубленным из бревна. Интерьер в стиле терема, усадьбы уместен в любом деревянном доме из сруба. В других случаях, когда речь идет о кирпичном доме, например, или квартире в многоэтажном доме, можно говорить лишь о стилизации, о привнесении некоторых черт, присущих русской избе или терему.

Каким же был интерьер русской избы?

Центром русской избы всегда была печь, которую называли царицей дома. Печь в традиции древних русичей представляла собой своего рода отражение вселенной как триединого мира: небесного, земного и загробного. На печи и спали, в ней и мылись, а кроме того, считали обиталищем домового и местом общения с предками. Она обогревала и кормила, а потому воспринималась как центр дома. Поэтому не случайно выражение «танцевать от печки». Изба зонировалась на женскую половину, мужской и красный угол. В печном углу управляла женщина. В женском углу и располанались полки с различной кухонной утварью и посудой. В своем углу женщины прияли, шили и занимались различными видами рукоделия. Женская тематика вообще достаточно широко представлена в связи с печкой, и это понятно: кто ж возле нее возится, пироги печет да кашу варит! Потому и говорили: «бабья дорога – от печи до порога». А еще посмеивались: «баба с печи летит, семьдесят семь дум передумает» (со страху).

Мужчина же проводил больше времени в мужском углу, под полатями.

Самое большое и красивое место в крестьянском доме, где принимали пищу и встречали гостей была горница. Это была одновременно и гостиная, и столовая, а иногда и спальня. В горнице по диагонали от печи устраивали красный угол – часть дома, где устанавливались иконы.

Возле красного угла обычно стоял стол, а в самом углу на божнице располагались иконы и лампада. Широкие лавки возле стола были, как правило, стационарные, вмонтированные в стену. На них не только сидели, но и спали. Если нужно было дополнительное место, к столу приставляли скамьи. Обеденный стол, кстати, тоже был стационарным, глинобитным.

В целом, остановка крестьянского быта была скромной, грубоватой, но не без украшательств. Над окнами располагали полки, на которых размещали красивую посуду, шкатулки и пр. на виду. Деревянные кровати были с красивыми резными спинками, покрытые лоскутными одялами, на которых располагались горкой пуховые подушки. Почти в каждой крестьянской избе можно было встретить сундуки различного предназначения.

Во времена Петра Первого появились новые предметы мебели, которые заняли свое место и в русских избах, и уж тем более в теремах. Это стулья, шкафы, частично вытеснившие сундуки, горки для посуды и даже кресла.

В теремах обстановка была более разнообразной, но в целом сохранялся тот же принцип: большой очаг, красный угол, те же сундуки, кровати со множеством подушек, горки с посудой, полки для демонстрации различных декоративных предметов. На подоконники ставили цветы в простых вазах: полевые цветочки в летние месяцы и садовые цветы в октябре. Ну и, конечно, в теремах было много дерева: это и стены, и полы, и мебель. Русский стиль кантри — это дерево, только дерево и почти ничего, кроме дерева.

Создание стиля русской избы или русской усадьбы в интерьере своего дома.

1. Выбор направления.

Для начала нужно определиться со стилем эпохи… Будет ли это стилизация под древнерусскую избу или под избу первой половины ХХ века? А кому-то больше нравится пестрая и нарядная обстановка русских теремов, почти как из сказки или деревянных помещичьих домов прошлых веков, который иногда описывался в произведениях классиков, когда в типичный деревенский быт были занесены черты других стилей: классицизма, барокко, модерна. После выбора определенного направления можно подобрать и подходящюю мебель, предметы интерьера, текстиль и декор.

2. Создание стиля русской избы

Основное. Деревянные стены лучше оставить без отделки. Для пола подойдет массивная доска – матовая, возможно, с эффектом состаренности. Под потолком – темные балки. Можно обойтись и без печи, но очаг все же необходим. Его роль может выполнять камин, портал которого облицован изразцами или камнем.

Двери, окна. Пластиковые стеклопакеты здесь будут совершенно не уместны. Окна с деревянными рамами стоит дополнить резными наличниками и деревянными ставнями. Двери тоже должны быть деревянными. В качестве наличников для дверных проемов можно использовать доски, неровные и нарочито грубо обработанные. Кое-где вместо дверей можно повесить шторки.

Мебель. Мебель, конечно, предпочтительнее деревянная, не полированная, а, возможно, состаренная. Шкафы, горки и многочисленные полки могут быть украшены резьбой. В зоне столовой можно устроить красный угол с божницей, массивным, очень тяжелым столом и лавками. Использование стульев тоже возможно, но они должны быть простыми и добротными.

Кровати высокие с резными спинками. Вместо прикроватных тумб можно поставить сундуки в русском стиле. Прекрасно подойдут лоскутные покрывала и многочисленные подушки – сложенные стопками от большей к меньшей.

Без диванов в современном интерьере не обойтись, хотя в избах их, конечно, не было. Выбирайте диван простой формы с обивкой под лен. Цвет обивки – естественный природный. Кожаная мебель будет выбиваться из стиля.

Текстиль. Как уже было сказано, стоит отдавать предпочтение покрывалам и чехлам для подушек, выполненным в лоскутной технике. Текстильных изделий может быть довольно много: салфетки на тумбах и маленьких столиках, скатерти, шторки и т.п. Все это может быть украшено вышивкой и простым кружевом.

Кстати, вышивкой интерьер избы не испортишь – женщины на Руси всегда любили заниматься этим рукоделием. Вышитые панно на стенах, шторы, украшенные шитьем, вышитые мешочки с травами и специями, подвешенные на кухонную балку, – все это будет к месту. Основные цвета текстиля в стиле русской избы – белый, желтый и красный.

Освещение. Для интерьера в стиле русской избы выбирайте светильники в форме свечей и лампад. Также уместны будут светильники с простыми абажурами. Хотя абажуры и бра больше подойдут для дома, интерьер которого стилизован под русскую усадьбу.

Кухня. Без бытовой техники в современной избе невозможно обойтись, однако техничный дизайн может испортить целостность картины. Благо существует встроенная техника, которая помогает по хозяйству, но не нарушает гармонии русского стиля.

Для кухни подойдет массивная мебель: кухонный стол с выдвижными полками и шкафчиками, буфеты открытые и закрытые, разнообразные подвесные полочки. Мебель, конечно, должна быть не полированной и не крашеной. Совсем некстати будут кухонные конструкции с фасадами, отделанными глянцевой эмалью, пвх пленкой, стеклянными вставками, алюминиевыми рамками и т.п.

Вообще, в интерьере в стиле русской избы должно быть как можно меньше стекла и металла, а пластик и вовсе будет неуместен. Выбирайте мебель с простыми деревянными фасадами – они могут быть украшены росписью в русском народном стиле или резьбой.

В качестве декора для кухни используйте самовар, плетеные корзины и короба, луковые косы, бочонки, глиняную посуду, деревянные изделия русских народных промыслов, вышитые салфетки.

Декор для интерьера в стиле русской избы. Декоративный текстиль изо льна с вышивкой, много деревянных предметов. Прекрасно впишутся деревянное колесо, прялка и рыболовные сети, если дом стоит неподалеку от реки, озера или моря. На пол можно постелить вязаные круглые коврики и дорожки-самотканки.

Красота деревянной избы

Памятники архитектуры… И мы сразу представляем себе какие-нибудь величественные, монументальные сооружения, слава которых прошла через столетия и страны…

«Сорок веков смотрят на вас с вершин египетских пирамид»… Афинский Акрополь… Римский Колизей, на арене которого сражались гладиаторы… Средневековые соборы… Древнерусские церкви времен Дмитрия Донского и Ивана Грозного… Люди пересекают горы и океаны, чтобы полюбоваться ими, насладиться совершенными творениями зодчих — каменной летописью истории. Недаром бытуют легенды о семи чудесах света — удивительных архитектурных сооружениях.

Но помимо грандиозных дворцов и храмов, есть еще один замечательный памятник архитектуры — русская изба. Простая деревенская изба.

Полно, о какой избе идет речь? Быть может, о какой-нибудь необыкновенной, единственной? Нет, о самой обычной деревянной избе русского крестьянина, какую и ты, наверно, не раз видел, а может быть, и жил в ней. На стене нет чугунной доски: «Памятник архитектуры. Охраняется государством»; спокойно проходят мимо нее люди, не догадываясь, что перед ними произведение высокого, подлинно народного искусства.

На Севере, как мы уже знаем, русское деревянное зодчество сохранилось в наиболее чистом виде, не слишком замутненное позднейшими влияниями. И по сей день здесь живы традиции народной культуры, рожденные в далеком прошлом. Даже если изба построена всего лишь в XIX веке (а более ранние, к сожалению, почти не сохранились), в ней видится характерный тип русского крестьянского жилища, восходящий к седой старине. Если хотите знать, где и как жили наши предки времен Новгорода Великого и Московской Руси, всмотритесь в северные избы.

Строили здесь раньше широко, с удалым русским размахом. Земли много, лес под рукой, да и рабочих рук не занимать. Избы большие, массивные, уютные, добротные. Иногда в один этаж, часто в два, со светелкой над ними, с обширным крытым двором. Объем некоторых изб измеряется внушительной цифрой — в две с половиной тысячи кубометров!

Стоит такая изба, обратившись «лицом» к проезжей дороге, к реке или озеру, поблескивает на солнце высоко поднятыми над землей окнами. Обширное крыльцо радушно манит к себе добрых гостей; смотреть на избу весело и радостно. Не изба — дворец, хоромы светлые! Под ее кровом жили одной семьей деды, отцы, сыновья и внуки. Из таких домов в старину выходило в поле сразу человек по двадцать.

В деревнях средней России сараи, конюшни, хлева и другие приусадебные постройки обычно стоят поодаль от жилья, на открытом хозяйственном дворе. На Севере по-другому: все очень цельно и компактно, все собрано под одной крышей, и можно подолгу, не выходя из дому, выполнять все хозяйственные работы. В условиях долгой и суровой северной зимы, когда нередко неделями задувают жестокие ветры и земля покрывается громадными сугробами снега, такой тип дома-двора и дома-усадьбы отвечал насущным практическим потребностям крестьянина. Так строили здесь испокон веков и до недавнего времени. Избу срубить — не простое дело, это не только четыре угла да крыша. Русский крестьянин ставил дом прочно, основательно, на века. И чтобы жить в нем было тепло, уютно и удобно, и чтобы всякий, кто смотрит, порадовался. Поэтому не каждый мужик способен был срубить избу, но лишь хороший, опытный плотник. Таких было немало и в Олонецкой, и Вятской, и Архангельской, и Костромской, и других губерниях России.

Инструменты нехитрые — топор, скобель да долото. Пилу, конечно, знали, но употребляли редко. Топором было сподручнее: им справный мастер и дерево срубит, и обтешет его, и доску «выгладит» по шнурку, да так, что не всякий рубанком выстругает, и ложку вырежет. Всю избу — от «подклета» до «конька» — сложит без единого гвоздя: железная поковка на селе всегда была дорогой. Впрочем, гвозди были не нужны, и без них ни одно бревнышко не сдвинется. Так дед отца учил строить, отец — сына, а тот — внука.

Избяной сруб ставили, как правило, на землю, иногда на низкий фундамент, сложенный из плоских камней. А сам сруб — это высокое творение народного строительного искусства.

Со стороны посмотреть, так кажется, будто одно бревно сквозь другое пропущено. Получается это так. Не на самом конце бревна, но отступя от него, делается вырубка до середины, круглая как чашка. Поэтому и говорят: «Углы в простую чашу рублены». А «не простая» — это когда еще зуб снизу. На перекрестном бревне такая же вырубка с пазом. Бревна ложатся вырубками, а концы их торчат наружу. Это называется рубить «в обло», иначе говоря, «с остатком». Если концы стесываются, то это уже сруб «в лапу».

Четыре бревна, связанные в квадрат, образуют венец. На него кладется следующий венец, а чтобы между ними не было даже маленькой щелочки и связь их была прочной, в верхнем бревне вытесывается желоб — продольный паз, плотно прилегающий к нижнему бревну.

Один венец на другой — растет сруб на глазах! Не нужны ни гвозди, ни скобы: все здесь прочно, надежно, выверено многовековым строительным опытом народа.

Тот, кто не почувствует прелести бревенчатого сруба,— никогда не познает самой сути русского деревянного зодчества. Прекрасны четкие, ясные формы сруба, его несколько суровая, мужественная монументальность. Он хорош прежде всего своей первозданной силой, естественной, природной красотой, простым ритмом могучих венцов. Попробуйте, прикройте их каким-либо причудливым узором, аккуратно распиленными досками, штукатуркой или краской, и сразу же пропадет все очарование.

В прямых, крепких соснах и елях, взращенных русской землей, еще струятся неистребимые жизненные силы, и, притронувшись к бревнам, мы словно ощущаем их трепетный ток. Трудно отвести глаза от богатой и разнообразной фактуры дерева, подделать которую не сможет даже самый искусный мастер. Чудесен теплый цвет и оттенки дерева, доброго и на-дежного, дубленного северными ветрами, насквозь прогретого солнцем и теплом разгоряченных рабочих рук. Словно внутри разгорается огонь, и вся изба начинает светиться янтарным жаром, всеми оттенками старого червонного золота. Недаром писал Сергей Есенин:

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы.

Все равно остался я поэтом

Золотой бревенчатой избы.

Действительно, золотой! Поднялся сруб, выложены над его торцовыми стенами бревенчатые треугольные фронтоны — «щипцы», на которые ляжет вся тяжесть подкровельных конструкций. Теперь надо покрыть избу крышей. Покрытие это на Севере делается «по потокам и курицам», как говорят здешние плотники.

Кровля северной избы — это вторая глава «деревянной поэмы». Как просто, мудро и в то же время сложно соединены в ней все части! Нет ни одного гвоздя, но она надежна и прочна. В то же время в силуэте целого, в каждой детали ощущается рука зодчего и скульптора, творящего во имя пользы и красоты.

В бревна щипцов врублены продольные горизонтальные бревна — «слеги». Поперек них кладутся «кокоры» или «курицы» — срубленные с корнем молодые ели. Мощны, упруги и по-своему красивы очертания корневищ, напоминающие каких-то горделивых птиц или конские головы. Плотник только отсекает все ненужное, но никаких лишних линий и порезок, никакого стремления к натуралистическому, примитивному правдоподобию!

На свисающих концах куриц лежит длинное бревно с выдолбленным лотком — «поток». Это водосток и в то же время опора всей крыши. В него упираются нижние концы кровельных тесин, и таким образом они удерживаются на своих местах. Доски для крыши тоже не пиленые, а тесанные топором. Их укладывают плотно, но так, чтобы в случае нужды можно было заменить прохудившуюся, не разбирая всей крыши.

Стык обоих скатов крыши закрывает выдолбленное снизу тяжелое бревно, которое на Севере называют «охлупень», или «шелом». Казалось бы, это сугубо конструктивная деталь, но под рукой строителя она становится и художественной. Далеко выступающие вперед наружные концы шеломов имеют плавный и как бы внутренне напряженный изгиб, тонко и красиво прорисованный силуэт. Иногда это чисто декоративная форма, а порой в ней легко угадываются очертания конской головы — конек.

Что значил конь для русского крестьянина, говорить излишне. Он сопутствовал ему во всей жизни, был верным помощником и в труде и в бою. Не случайно без «сивки-бурки» не обходится почти ни одна былина и сказка. Этот образ оживал в руках «древодельцев»: шеломы-коньки уста-навливались на самом высоком месте избы. В северных деревнях конек испокон веков был предметом особой гордости хозяев и творческого соревнования строителей. У кого он красивее, у того изба лучше, а мастер искуснее.

Чтобы закрепить кровельный тес, шелом на крыше прижимают к коневой слеге особыми шпонками с клиньями — «сороками». Издали их наружные концы, ритмично расставленные на шеломе, действительно напоминают сорок, сидящих на крыше: ведь эти осторожные птицы, говорят, никогда не рассаживаются в один плотный ряд, как ласточки. Несмотря на свои малые размеры, сороки четко рисуются на фоне светлого неба и очень оживляют вытянутую горизонталь конька.

В северных избах кровля вынесена далеко вперед, иногда метра на два, образуя нечто вроде защитного навеса. Она поддерживается «помочами» — обычно резными выступами-выпусками верхних бревен продольных стен. А торцы подкровельных слег прикрываются на фасадах наклонными досками — «причелинами». Стык причелин под коньком отмечен вертикальной доской — «полотенцем».

Не очень-то любил северный плотник витиеватые и затейливые украшения, но здесь, в резьбе причелин и полотенец, он давал волю своей фантазии. Как поразительно тонка и разнообразна их ажурная резьба, сколько мастерства и какой-то наивной, бесхитростной радости жизни в этих сквозных орнаментах! Что ни изба — какая-нибудь новая выдумка… Но почти всегда на конце причелин и полотенец резная круглая розетка — символическое изображение солнца. В этих символах, ставших давней и прочной традицией, слышатся отголоски далеких времен, когда славяне- язычники поклонялись самому могучему и доброму божеству: Яриле — Солнцу. Вырезая символ солнца — розетку, русский крестьянин словно навсегда овладевал частичкой его вечного живительного тепла.

Потоки и курицы, шеломы и сороки, причелины и подзоры — слова-то какие! — красочные: древние, пропитанные густым ароматом смолистых бревен, духом самобытной строительной культуры русского народа. И это уже не только детали конструкции, но и понятия архитектуры как вида искусства.

Итак, изба почти готова. Над косящатыми, очень просто и умно сделанными оконцами мастер ставил козырьки-наличники, прикрывающие окна от дождя и снега, подпирал их снизу либо двумя боковыми кронштейнами, заделанными в стену, либо широкой, наклонно поставленной резной доской.

Во второй половине XIX века этот тип защитных наличников — простых и выразительных — постепенно выродился и его заменили пышные накладные наличники с двумя изящно изогнутыми «барочными» волютами, парными ставнями и другими украшениями, заимствованными из городской архитектуры. Наличники стали одним из главных элементов декоративного убранства фасадов домов.

Во многих северных избах встречаются такие особенности, которые присущи только местной школе русской гражданской архитектуры. Одна из них — узкая галерейка, опоясывающая ажурной каймой всю жилую часть дома, или, по-местному, «гульбище». Когда-то такие гульбища служили для закрывания наружных оконных ставен на ночь, зимой, чтобы защититься от леденящих ветров; летом, чтобы укрыться от назойливого света белых ночей. Но со временем, когда вошли в быт зимние рамы и занавески на окнах, эти ставни и гульбища утратили свое практическое назначение и стали просто декоративным украшением.

Но где с особенной силой и полнотой проявляется декоративный талант и неистощимая изобретательность крестьянских зодчих, так это в архитектуре крыльца. Сколько здесь вариантов, сколько интереснейших находок и тонкого художественного вкуса!

Крыльцо связывает избу с улицей, с деревней, со всем окружающим ее пространством. Оно гостеприимно открывается прохожим, соседям, друзьям, будто выходит им навстречу. В деревне крыльцо нередко играет роль своеобразного «домашнего клуба». В хорошую погоду по вечерам здесь собираются старики, молодежь, детвора. Без крылец немыслима не только частная, но в какой-то мере и общественная жизнь деревни.

Крыльцо на Севере обычно высокое, большое, просторное. Оно выходит в сторону улицы, но ставится, как правило, на боковом, южном фасаде.

Эта асимметрия композиции придает всему облику избы особенную прелесть и своеобразие. Нередко крыльцо ставится на один большой столб — такие часто встречаются в Олонецком крае и на Двине. Резные столбики поддерживают кровлю, украшенную ажурным подзором. Поставит мастер такое крыльцо — и весь дом, серьезный, добротный, основательный, словно озарится доброй светлой улыбкой.

Удивительно хороши эти северные золотистые избы! Реализм композиционного решения, сильные и крупные архитектурные массы, простота и многообразие форм, средств и приемов, острота и выразительность художественного контраста мощного сруба и деревянного кружева украшений, наконец, глубокая, подлинная гуманистичность — все это ставит их в один ряд с лучшими произведениями русского народного зодчества.

Их строили, в них жили простые крестьяне, но каждая изба — это поэма! Словно не жилище обыкновенного хлебороба, а богатый терем из старинной сказки. Богатырские срубы стен, что под стать любой крепости, напоминают величавые, торжественные ритмы древних былин, а искусные украшения приветливых нарядных фасадов вызывают в памяти задорные мелодии деревенских хороводов. Польза здесь неотрывна от красоты, ясность и простота конструкции — от украшений, монументальность — от разнообразия архитектурных форм и рациональности планирования.

Поднимемся по широкому маршу крыльца. В дом ведет низкая дверь: хочешь не хочешь, а придется поклониться хозяевам. Переступили высокий порог, и мы в избе.

Радушный хозяин проводит нас в «красный угол» напротив дверей. Раньше здесь всегда висели иконы, а под ними место для почетных гостей. Сядем на широкие встроенные лавки, за чистый, выскобленный добела стол, оглядимся.

Время властно, неодолимо ломает патриархальный, застоявшийся уклад жизни крестьянина. Растет, набирает сил советская деревня, и в доме колхозника мы сейчас увидим многое, о чем раньше крестьяне даже не имели понятия. Современная фабричная мебель, хорошая посуда, радиоприемник, часто телевизор, книги, журналы, в сенях велосипед или мотоцикл… Beщественные приметы нашего времени, нового быта. Но это предмет иного разговора. Вообразим, что мы нашли какую-нибудь старую, чудом уцелевшую избу, где все сохранилось в том виде, какой был и пятьдесят, и сто, и двести лет назад. С давних времен и вплоть до XIX века на Севере, да и по всей России, ставили почти исключительно «курные» избы, в которых топили «по-черному». Дым из печки в таких избах выходит прямо в комнату и, расстилаясь по потолку, вытягивается в волоковое окно с задвижкой и уходит в деревянный дымоход — дымник.

Уже само название «курная изба» вызывает у нас привычное — и, надо сказать, поверхностное, неверное — представление о темной и грязной избе последнего бедняка, где дым ест глаза и повсюду сажа и копоть. Ничего подобного!

Полы, гладко обтесанные бревенчатые стены, лавки, печь — все это сверкает чистотой и опрятностью, присущей избам северных крестьян. На столе — белая скатерть, на стенах — вышитые полотенца, в «красном углу» — иконы в начищенных до зеркального блеска окладах. И лишь несколько выше человеческого роста проходит граница, за которой царит чернота закопченных верхних венцов сруба и потолка — блестящая, отливающая синевой, как вороново крыло.

Вся система вентиляции и дымоотвода продумана здесь очень тщательно, выверена вековым житейским и строительным опытом народа. Дым, собираясь под потолком — не плоским, как в обычных избах, а в форме трапеции,— опускается до определенного и всегда постоянного уровня, лежащего в пределах лишь одного-двух венцов. Чуть ниже той границы вдоль стен тянутся широкие полки — «воронцы», которые очень четко и, можно сказать, архитектурно отделяют чистый интерьер избы от ее черного верха.

Мы сидим в такой избе, и какое-то особенное чувство закрадывается в душу. Гладко обтесанные стены с закругленными — чтобы не промерзали — углами словно излучают мягкий, приглушенный золотистый свет. Раньше их никогда не обклеивали газетами или обоями: русский крестьянин всегда остро и тонко чувствовал природную красоту дерева как материала архитектуры, красоту самых обычных, простых вещей. Да и какие обои могут сравниться с естественной текстурой некрашеного дерева, темными полосами сердцевины, ритмом сучков, гладкой и все же чуть шероховатой поверхностью! Пол, сложенный из широких цельных плах, мощная, ничем не скрытая кладка бревенчатого сруба, лавки вдоль стен, воронцы — все это создает мужественный, неторопливый ритм строгих горизонтальных линий.

Интерьер русской избы – это столь же высокое искусство, как и вся она в целом, искусство, в котором громадный жизненный опыт крестьянина воедино сплавляется с его врожденным эстетическим чувством.

Северная изба — это царство дерева. Всё, или почти всё, сделано здесь руками крестьянских умельцев. Привозного, покупного мало: деньги в деревнях были дороги. Долгими зимними вечерами долбили громадные ковши смелой и благородной формы, резали миски и ложки, плели кошели и солонки, в которых соль всегда оставалась сухой, мастерили из бересты туеса для ягод, меда и грибов. Предметом особой гордости считались прялки. Между хозяйками существовало своеобразное соревнование: чья прялка украшена более тонкой росписью и резьбой. Поэтому в северных деревнях редко встретишь две одинаковые прялки. Из дерева мастерили и ткацкие станки. Вещи всё простые, обычные, утилитарные, и делались они, понятно, не для выставок. Быть может, порой они получались слегка корявыми и грубоватыми, но сколько в них внутреннего изящества, вкуса, стремления мастера к прекрасному… Мало кто так любил и понимал дерево, его неисчерпаемые выразительные возможности, умел слушать и извлекать из него потаенную музыку, как русский крестьянин. В его душе труженик всегда уживался с художником, и потому самую простую, повседневную утварь он создавал по единому закону пользы и красоты: не только удобной и практичной, но и радующей глаз своей формой, линиями, цветом. Возьмите, к примеру, деревянные ковши. Да ведь это творения талантливого народного ваятеля, не подражающего природе, но осмысливающего и воплощающего ее сущность в поэтической, подлинно художественной форме! И так во всем — от конька на крыше до коника на печи.

Источник: Ополовников А., Островский Г. Русь деревянная: Образы русского деревянного зодчества./ Александр Викторович Ополовников; Григорий Семенович Островский; – М.: Детская литература, 1981 .- 199 с. – (В мире прекрасного)

Русская изба из глубины веков

Русская изба из глубины веков

В мире человека Древней Руси все живет: реки текут, ветры дуют, солнце всходит и заходит, холмы вздымаются, дороги вьются и ведут, валы и стены защищают, ворота и двери пропускают. Весь мир действует. Рукотворное здесь не отделено от природного, не противоречит ему. Все искусственное лишь дополняет и усиливает естественное.

Весь мир распадается на свое и чужое, освоенное и неосвоенное, мирное и опасное. Потому в воротах обязательно стоит идол, а стена дома, ограда двора, села, города, да и сама одежда человека — оберег и защита. Человек в мире не хозяин. Он сюда приходит лишь на малое время и уходит из него. В лесу хозяин медведь (в большинстве лесных народов), в доме — домовой, в овине — овинник, в бане — баенник. Человек же лишь временно всем пользуется.Да и сам дом живой: стоит сруб на пнях — лапах, дверь — пасть его, а окна — глаза. И как у всякого живого есть у дома “перед” и “зад”. Недаром ведь, фронтон дома — чело, а украшения на лицевой части дома — наличники. И “перед” лучше “зада”. Благой путь лежит через ворота, к которым дом обращен передом. А неправый путь, путь лихих людей — путь “задами”.Не только “перед” и “зад”, но и все окружающее пространство воспринималось человеком неоднозначно. В самый ранний период определились для него стороны света. Так сказочные ветры дуют “на все четыре стороны”. А сказочные дороги расходятся от перекрестка “на три стороны” (не считая той, которая к перекрестку привела). Потому и идолов на Руси часто делали с четырьмя ликами.

Время и пространство еще были нераздельны. Восток (место восхода солнца) соотносился с весной (букв.: время, когда весело). Запад (место, где солнце западает за озор, оглядь, как называли горизонт) — с осенью (время падения — хлебов, листьев, дождя). Лето (букв.: слабое, мягкое) — с югом (блестящий). А зима (букв.: время снега) — с севером (так первоначально называли холодный ветер).

При этом безусловно предпочтительной стороной оказывался восток. А юг и север часто именовали по солнцу “полднем” и “полночью”. А при обращении лицом на восток север оказывался слева. Недаром общий индоевропейский корень seu — сегодня переводят как левый ( исследователи связывают его со словом “север”).

Странными, с точки зрения современного человека, были у древнего русича понятия “верх” и “низ”. Так север и запад находились не только слева сзади, но и внизу. Считается, что такое ощущение пространства пришло на Русь с севера. Здесь, у поморов плавание на север или запад воспринималось как спуск. А “когда поморы возвращаются океаном из Норвегии или с о. Новой Земли, то говорят, что идут вверх, в Русь”. Да и движение, перемещение в пространстве осмысливалось по-разному. Наиболее сакральным считалось круговое движение. Оно встречается в качестве обязательного почти во всех обрядах. При этом предпочтительней было движение слева — направо, по ходу солнца — посолонь.

Любопытно, что притоки рек, этих лесных дорог, назывались в древности обратно к теперешним обозначениям. Так Десной (десница — правая рука) назывались теперешние левые притоки, а Шуей (шуйца — левая рука) — правые. Сегодня мы называем притоки реки относительно ее течения. В древности, видимо, важнее было начало, исток и при определении притоков обращались к нему.

Даже в цветовом отношении стороны света виделись неодинаково. Так восток воспринимался синим, юг — красным, запад — белым, а север — черным. Потому Белая Русь — западная, Черная Русь (Московская) — северная, а Червонная (красная) — южная.

При таком ощущении мира дом человека просто не мог безразлично относиться к странам света, к движению солнца. Уже ранние полуземлянки и более поздние наземные дома восточных славян делались прямоугольными в плане и обращены были “на лето”, на юг входом. С севера же к дому пристраивалась печь. Позже вход переместился на восток, оставив на юге лицевую, парадную, уличную сторону дома. Да и печь “вошла в дом”, расположившись в печном углу.

Сегодня, при исследовании древних культур, мы часто навязываем им свои современные понятия. Так для того, чтобы разобраться в какой-либо структуре, современный человек начнет выделять главное, устанавливать некую иерархию частей, которую мыслит вертикально: “что-то главнее чего-то”. Но такое ощущение структуры мира вовсе не изначально. На Русь оно приходит, вместе с христианством, где этическая иерархия ценностей жестко накладывается на общее восприятие мира. Морально ценностным, а значит и встроенным во всеобщую иерархию, оказывается любая, даже самая незначительная часть окружающей действительность.

Но в древних культурах открывается нам иное. Здесь все расположено рядом, ничего не главнее. Нет иерархии духов, они равны. Дом, двор, деревня, село, город не рассматривались иерархически стоящими друг над другом. И жизнь свою человек выстраивал так, а не иначе не потому что указами “сверху”, “из города”, “из столицы”, а потому что иначе все, что рядом смешивается, нарушая издревле установленную гармонию. Белобог не главнее Чернобога, а икона в красном углу не важнее печи. Потому все мыслимые дома — царский терем и крестьянская изба, собачья конура и скворечник создаются по единому образцу. Главным здесь было создание внутреннего, жилого, “своего” пространства.

Но любое обособление требует имени. Иногда имя возникает по границе, что отделяет “то” от “этого”. Так получил имя город — “то, что огорожено”. Чаще же имя возникает от центра того мира, который хотят назвать. Так получила имя изба. Древнерусское “истъба” (дом, баня) считают заимствованным из древневерхненемецкого языка, где stuba — “теплое помещение, баня”.

Так центром домашнего мира провозглашается огонь. Не случайно настоящий хозяин избы, домовой, живет под печью. И при переезде в новый дом нужно обязательно перенести из старого горящие угли, а вместе с ними и домового. По сути, домовой — это дух домашнего огня. Недаром во многих индоевропейских языках слово огонь созвучно словам род, середина, центр, таинство, жизнь, богатство, чистый.

Типичный русский дом состоял из теплого, отапливаемого помещения и сеней. Сени, прежде всего, отделяли тепло от холода. Дверь из теплой избы открывалась не сразу на улицу, а в сени. Но еще в XIV веке слово “сени” использовалось чаще при обозначении крытой галереи верхнего этажа в богатых теремах. И лишь позже так стала именоваться прихожая. В хозяйстве сени использовались как подсобные помещения. Летом в сенях было удобно спать “на прохладе”. А в больших сенях устраивались девичьи посиделки и зимние встречи молодежи.

В саму избу вела низкая одностворчатая дверь, вытесанная из двух-трех широких пластин твердого дерева (преимущественно дуба). Вставлялась дверь в дверную колоду, составленную из двух толстых тесанных дубовых плах (косяков), вершняка (верхнего бревна) и высокого порога.

Порог в быту осознавался не только как препятствие для проникновения в избу холодного воздуха, но и как граница между мирами. И как со всякой границей, с порогом связано множество примет. При входе в чужой дом полагалось остановиться у порога и прочесть краткую молитву — укрепиться для перехода на чужую территорию. Отправляясь в дальнюю дорогу, следовало немного молча посидеть на лавке у порога — проститься с домом. Повсеместен запрет здороваться и прощаться, разговаривать друг с другом через порог. Для успешного первого преодоления границы дома кладут на порог ребенка, который только что родился или сразу после его крещения. В свадебном ритуале жених и поезжане (участники свадебного поезда), приехав за невестой, должны перепрыгнуть через порог ее дома, не касаясь его ногами. Невеста же, входя в дом жениха после венчания, должна немного постоять на пороге. При выносе из дома граба с покойником им три раза ударяли о порог — человек прощался с домом.

Избяная дверь отворялась всегда в сени. Это увеличивало пространство теплой избы. Сама же форма двери приближалась к квадрату (140-150 см Х 100-120 см).Двери в селах не запирали. Более того, деревенский этикет дозволял любому входить без стука в избу, но с обязательным стуком в боковое окно или с позвякиванием щеколдой на крыльце.

В русских деревнях существовало множество приемов символического очищения дверей. В день Богоявления (Крещения), например, повсеместно окропляли двери крещенской освященной водой, рисовали на них углем кресты, выжигали освященной в страстной четверг свечой кресты на притолоке (вершняке). С этой же целью на дверной косяк или на порог прибивали случайно найденные подкову, нож, обломок косы.

Основное пространство избы занимала печь. В иных избах с русской печью создается впечатление, что сама изба строилась вокруг печи. В большинстве изб печь располагали сразу справа у входа устьем к передней стене, к свету (окнам). Избы с печью слева от входа русские крестьянки пренебрежительно звали “непряхами”. Прясть обычно садились на “долгую” или “бабью лавку”, тянущуюся по противоположной длинной стене дома. И если бабья лавка находилась справа (при левом расположении печи), то прясть приходилось спиной к передней стене дома, то есть спиной к свету.

Русская духовая печь постепенно сформировалась из открытого очага, известного у древних славян и угро-финнов. Появившись очень рано (уже в IX веке повсюду распространены и глинобитные печи и печи каменные), русская печь сохраняла свою неизменную форму более тысячелетий. Ее использовали для отопления, приготовления пищи людям и животным, для вентиляции помещения. На печи спали, хранили вещи, сушили зерно, лук, чеснок. Зимой под опечком держали птицу и молодых животных. В печах парились. Причем считалось, что пар и воздух печи более здоров и целебен, чем воздух бани. Парение в печи полагалось самым целебным средством от многих болезней. Так, если заболевал грудной ребенок, его считали “недопеченым” и проводили обряд “перепекания” — на время засовывали в протопленную, но несколько остывшую печь на хлебной лопате (ср. Иванушка у Бабы Яги в русских сказках).

Плиты для жарения стали пристраивать к русским печам лишь с конца XIX века, хотя в городах они были известны со времени Петра I. В отличие от очага, огонь разводился внутри печи, что позволяло долго сохранять тепло. Но отдельных камер для топки и для варки, как это устроено современных “голландках”, не было.

По размерам печь была почти кубической: длина 1,8-2 м, ширина 1,6-1,8 м, высота 1,7 м. Верхняя часть печи делалась широкой и плоской, удобной для лежания. Внутреннее пространство печи — топка, горнило — делали большим: высотой 1,2-1,4 м, шириной до 1,5 м, со сводчатым потолком и плоским дном — подом. Прямоугольное отверстие в передней части горнила — чело, устье — плотно закрывалось большой заслонкой, во избежание потери тепла. Перед устьем устраивалась небольшая плоская площадка — шесток, на который ставилась утварь, чтобы ухватом задвинуть ее в печь. Справа и слева от шестка располагались специальные ниши — зальники, или очелки, где целый год сохранялись под золой горячие угли. Если хозяйка по недосмотру давала углям в очелках погаснуть, это считалось большим несчастьем для дома. Приходилось брать угли у соседей, которые не всегда их охотно давали — ведь с углями из дома мог уйти и домовой. И только в день зимнего солнцестояния старые угли во всех домах гасили, всей деревней трением добывали новый живой огонь и разносили его по домам на весь будущий год.

Русские печи всегда ставились на опечке. Это небольшой сруб в три-четыре венца из круглых бревен или плах. Поверх него устраивали горизонтальный накат, который засыпали песком и мазали толстым слоем глины. Эта глина и служила подом печи. В подпечье хранили ухват, кочергу, совок, лопаты. Считалось, что там же живет домовой.

Несмотря на ряд усовершенствований, русская печь до середины XIX века топилась “по черному”, то есть не имела дымохода. А в некоторых областях курные печи сохранялись и до начала века топилась “по черному”, то есть не имела дымохода. А в некоторых областях курные печи сохранялись и до начала XX века. В курной печи дым выходил прямо в избу, через устье и во время топки висел под потолком толстым слоем, отчего верхние венцы бревен были всегда покрыты черной копотью. Для осаждения сажи поверх окон по всему периметру избы устраивали специальные широкие полки — полавочники (полицы, грядки). Для выхода дыма из избы в стене устраивали небольшие волоковые оконца. Иногда дым выпускали через специальный дымоволок — отверстие в стене фронтона под самым коньком. Устраивали в крыше и дымники — деревянные дымовые трубы. Но чаще всего дым выпускали просто через дверь, открывая ее во время топки печи. Впрочем, и здесь ухитрялись не терять тепло, устраивая дверь с “полудверкой”: дверь в сени делалась двойной, так что во время топки наружную дверь распахивали настежь, а внутреннюю, не доходившую до притолки на одну треть, оставляли закрытой. Дым выходил наружу через образовавшуюся щель, а холодный воздух не проникал в избу.

Сами печи чаще делали из глины, лишь добавляя в толщу камни для большей сохранности тепла. Менее рациональной считали печь из обожженного кирпича. Установка глинобитной печи — это всегда обряд — “печебитье”. Хозяин готовил опечек, вымазывал глиняный под и устраивал форму для печи в виде обложенных досками чурок и дощатых стенок. Затем приглашались все парни и девушки деревни на печебитье. Глину, размятую здесь же, на полу избы, вбивали ногами, досками, молотками в приготовленную форму. Все это сопровождалось шутками, смехом, ритмичными песнями. За два часа работы печь была готова. На остатках глины устраивали пляски и “печные” угощения.

По наличию печи в постройке судили о ее предназначении. Если печи не было, то постройка считалась нежилой. Недаром в русской загадке спрашивается: “Чего из избы не вытащишь?” Отношение хозяев к гостю резко менялось, если ему доводилось посидеть на их печи. Он становился “своим”.

Практически все обряды перехода того или иного члена семьи в новый статус включали ритуальное обращение к печи. Так при родах, помогая роженице, открывали все заслонки в печи. В заключение свадебного пира бросали в печь пустой горшок, приговаривая: “Сколько черепья, столько молодых ребят!” В печи, поддавая пар квасом и пивом, проводили обряд очищения невесты перед свадьбой (“невестина баня”).

Часто для сохранения формы глинобитной печи в ее углы помещали вертикальные “печные столбы”. Один из них, который выходил к центру избы, устраивали почти всегда. От него к боковой и передней стене избы перекидывали широкие четырехгранные брусы, вытесанные из дуба или сосны. За постоянно черный от сажи цвет их прозвали воронцами. Располагались они на высоте человеческого роста. “Стоит Яга, во лбу рога”, — загадывали загадку на Севере про воронцы.

Тот из воронцов, который шел к длинной боковой стене, называли еще “брусом полатным”, так как на него опирались доски полатей, которые располагались над входной дверью, от печи до стены. На полатях спали, залезая туда с печи. Здесь сушили лен, пеньку, лучину, на день закидывали туда постельные принадлежности. Особенно любили сидеть на полатях дети — и тепло и все видно.

Второй воронец, шедший от печного столба до передней стены, часто называли “чуланным брусом”. Он использовался хозяйкой в качестве полки для ежедневной посуды. Иногда же по этому воронцу отгораживали от остальной избы небольшой чулан.

Оба воронца делили избу на три функционально разные части. Под полатями у двери располагался задний угол. От устья печи до передней стены — печной угол, или середа, или бабий угол. Самым большим и почетным был юго-восточный угол избы — большой, передний или красный угол.

Задний угол исстари был мужским. Здесь помещали коник — короткую широкую лавку, врубленную вдоль задней стены. Коник имел форму ящика с откидной плоской крышкой. От двери (чтобы не дуло ночью) коник отделялся вертикальной доской-спинкой, которой часто придавали форму конской головы. Это было рабочее место мужчины. Здесь плели лапти, корзины, ремонтировали упряжь, вязали сети и т.д. Под коником или в самом ящике хранили инструменты. Представление о конике как чисто мужском месте избы сохранялось вплоть до 30-х годов XX века. Женщине на коник садиться было неприлично.

Зато печной угол — царство женщины. Здесь у самого окна (у света) против устья печи всегда ставили ручные жернова (два больших плоских камня), поэтому угол называли еще “жерновым”. Вдоль стены от печи к передним окнам шла широкая судная лавка — своеобразный кухонный стол. На стене висели наблюдники — полки для посуды.

В печном углу женщины готовили пищу, отдыхали. Здесь во время больших праздников, когда приезжало много гостей, они ставили для себя отдельный “женский” стол. Мужчины даже своей семьи зайти в печной угол без особой надобности не могли. Появление же там постороннего мужчины расценивалось как грубое нарушение этикета. Более того, в некоторых северных деревнях появление постороннего мужика на бабьей половине избы воспринималось как оскорбление для всей деревни.

Будущая невеста во время всего сватовства должна была слушать разговор из печного угла. Оттуда она выходила и во время смотрин. Там ожидала приезда жениха в день свадьбы. И выход оттуда в красный угол воспринимался как уход из дома, прощание с ним.

Парадной частью избы был красный угол. Как бы не располагалась в избе печь, красный угол всегда находился по диагонали от нее. Красный угол всегда хорошо освещался, так как окна прорубались в обеих стенах, составляющих этот угол. В самом углу, сразу под полавочником помещали божницу с иконами и лампадкой, отчего угол получил еще название “святого”. Божницу устраивали в виде полочки (иногда двухъярусной), на которую ставили иконы. Считалось, что икона должна обязательно стоять, а не висеть. На божнице хранились святая вода, освященные верба и пасхальное яйцо, Евангелие. Сюда же, за иконы, складывали счета, долговые расписки, платежные тетради, поминальники. Непременно лежало перышко для обметания икон.

Сверху на божницу вешалась занавеска или “божник”. Так называли специально вытканное и вышитое узкое, длинной полотенце (20-25 см Х 300-400 см). Его украшали вдоль одной стороны и на концах вышивкой, тканым орнаментом, лентами, кружевами. Вешали божник так, чтобы прикрыть иконы сверху и с боков, оставив открытыми лики.

Вдоль стен (передней и боковой) красного угла шли лавки. Вообще лавки устраивали вдоль всех стен избы. Каждая имела свое назначение и название. На них сидели, спали, хранили вещи. Влево от двери шла лавка задняя, или пороговая. Ее-то и называли коником. За ней, вдоль левой длинной стены избы, от коника к красному углу шла лавка долгая, отличавшаяся от других своей длиной. Подобно печному углу, эта лавка традиционно считалась женским местом. Здесь шили, пряли, вязали, вышивали. Поэтому эту лавку называли еще бабьей. На долгую лавку клали в доме покойника, называя ее смертной.

Вдоль передней стены, от красного угла к печному, устраивали лавку короткую (она же красная, передняя). На ней во время семейной трапезы сидели мужчины. От передней стены к печи шла лавка судная. Поскольку ее использовали в качестве кухонного стола, то и делали выше остальных. Зимой же под этой лавкой, забранной решетками, устраивали насест для кур. И наконец, вдоль длинной стороны печи, до двери шла лавка кутная. На нее ставили ведра с водой, горшки, чугунки, укладывали выпеченные хлеба.

Лавка в крестьянском доме — это особое место, на которое позволено сесть не каждому. Чужой, входя в избу, должен был стать у порога, пока хозяева не пригласят войти и сесть. При переходе девочки в разряд девушки-невесты, она должна была преодолеть “полавочный путь” (несколько раз пройти по лавке взад и вперед), и только потом впрыгнуть в сарафан или поневу.

Но вернемся в красный угол. Здесь кроме божницы у сходящихся лавок (долгой и короткой) всегда ставили стол. В XI-XIII веках стол делали глинобитным и неподвижным. Тогда-то и определилось его постоянное место в доме. Подвижные деревянные столы появляются лишь к XVII-XVIII векам. Стол делали прямоугольным по форме и располагали всегда вдоль половиц в красном углу. Любое выдвижение его оттуда могло быть связано лишь с обрядовой или кризисной ситуацией. Особую роль играл стол в свадебных обрядах. Каждый этап сватовства и подготовки к свадьбе обязательно завершался застольем. А перед отправлением к венцу в доме невесты происходил ритуальный обход женихом и невестой стола и благословение их.

Вообще, стол осмыслялся как аналог храмовому престолу. Плоскую столешницу почитали “Божьей ладонью”, дающей хлеб. Потому стучать по столу, за которым едят, считалось грехом. В народе говорили: “Хлеб на стол, так стол престол, а хлеба ни куска — так и стол доска”.

В обычное время между застольями на столе могли находиться лишь хлеб, завернутый в скатерть, и солонка с солью. Тесто связан стол и с поминальной обрядностью. Если вдруг стол начинал шататься, то, считалось, должен умереть хозяин дома. На стол во время поминок ставили отдельный прибор для покойника. Если же покойник “заложный” (умерший не своей смертью), то кушанья для него ставили под стол.

Таким образом, стол, располагавшийся в почетном красном углу, был местом единения семьи, ежедневного удостоверения единства. Не случайно человек, которого приглашали отобедать за хозяйским столом, воспринимался как “свой”.

В красном углу происходили все значимые семейные события. Здесь выкупали невесту, отсюда ее увозили на венчание в церковь, в доме жениха ее сразу вели тоже в красный угол. Во время уборки урожая первый и последний сноп торжественно устанавливали в красном углу. Человек, пришедший в гости, мог пройти в красный угол только по особому приглашению. Во время строительства избы, если под углы первого венца клали монеты на счастье, то под красный угол клали самую крупную. Этот угол избы всегда старались особо украсить и держать в чистоте. Когда в середине XIX века в крестьянском быту стали появляться обои, то часто ими оклеивали лишь один красный угол.

Нижней границей жилого пространства избы был пол. На юге и западе Руси полы чаще устраивали земляные. Такой пол приподнимали на 20-30 см над уровнем земли, тщательно утрамбовывали и покрывали толстым слоем глины, перемешанной с мелко нарезанной соломой. Такие полы известны уже с IX века. Деревянные полы также древни, но встречаются на севере и востоке Руси, где климат суровее и почва более влажная.

Для половиц использовали сосну, ель, лиственницу. Половицы всегда укладывались вдоль избы, от входа к передней стене. Их стелили на толстые бревна, врубленные в нижние венцы сруба — переводины. На Севере пол часто устраивали двойным: под верхним “чистым” полом находился нижний — “черный”. Полы в деревнях не красили, сохраняя естественный цвет дерева. Лишь в XX веке появляются крашенные полы. Зато мыли пол каждую субботу и перед праздниками, застилая его потом половиками.

Пол — это граница, отделяющая людей от “нелюдей”: домовых, нечистой силы, умерших. Сами половицы связывались с идеей пути. Так мыть во сне полы — к перемене жилья, ходить во сне по половице — к свадьбе. Постель (а в летнее время часто спали прямо на полу) полагалось стелить поперек половиц, иначе человек умрет или уйдет из дому. Зато покойника укладывали вдоль половиц, ногами к выходу — ему в путь отправляться. И сваты при сватовстве старались сесть так, чтобы смотреть им вдоль половиц, — тогда сговорятся и уведут невесту из дома.

Верхней же границей избы служил потолок. Основу потолка составляла матица — толстый четырехгранный брус, на который укладывались потолочины. К матице подвешивались различные предметы. Сюда прибивался крюк или кольцо для подвешивания колыбели. За матицу не принято было заходить незнакомым людям. С матицей связывались представления об отчем доме, счастье, удаче. Не случайно, отправляясь в дорогу, нужно было подержаться за матицу.

Потолочины на матицу всегда укладывались параллельно половицам. Сверху на потолок набрасывали опилки, опавшие листья. Нельзя было только на потолок сыпать землю — такой дом ассоциировался с гробом. Появился потолок в городских домах уже в XIII-XV веках, а в деревенских — в конце XVII — начале XVIII века. Но и до середины XIX века, при топке “по черному” во многих местах предпочитали потолка не устраивать.

Важным было освещение избы. Днем изба освещалась с помощью окон. В избе, состоящей из одного жилого помещения и сеней, традиционно прорубалось четыре окна: три на фасаде и одно на боковой стороне. Высота окон равнялась диаметру четырех-пяти венцов сруба. Окна вырубались плотниками уже в поставленном срубе. В проем вставлялась деревянная коробка, к которой крепилась тонкая рама — оконница.

Окна в крестьянских избах не открывались. Помещение проветривалось через печную трубу или дверь. Лишь изредка небольшая част рамы могла подниматься вверх или сдвигаться в сторону. Створчатые рамы, отворявшиеся наружу, появились в крестьянских избах лишь в самом начале XX века. Но и в 40-50 годах XX века многие избы строились с неоткрывающимися окнами. Зимних, вторых рам тоже не делали. А в холода окна просто заваливали снаружи до верху соломой, или покрывали соломенными матами. Зато большие окна избы всегда имели ставни. В старину их делали одностворчатыми.

До IX века, а во многих местах и позже, крестьяне обходились вовсе без окон. Свет тогда проникал через дверь, обращенную к югу. Только в IX-X веках появились в избах маленькие волоковые окошки, которые заволакивались (задвигались) дощечками. Служили они, в основном, дымовыми отверстиями и света почти не давали. Косящатые окна (с косяками и оконницами) появились с XIII века. Первоначально их прорубали у себя в хоромах лишь князья и бояре. В небольшие ячейки оконниц вставляли слюду, бычий пузырь, брюховицу (пленка с брюшины животного). Вставляли и оконное стекло. Но оно было толстое, зеленое и мутное до полной непрозрачности. Гораздо больше света давала слюда. А уж рассмотреть что-либо через такие окна было вовсе невозможно.

Окно, как и всякий другой проем в доме (дверь, труба) считалось очень опасным местом. Через окна в избу должен проникать лишь свет с улицы. Все остальное опасно для человека. Потому, если птица влетит в окно — к покойнику, ночной стук в окно — возвращение в дом покойника, недавно отвезенного на кладбище. Вообще, окно повсеместно воспринималось как место, где осуществляется связь с миром мертвых. В день смерти человека на подоконник ставилась чаша с чистой водой, а к косячку прикреплялось полотенце. Считалось, сто сорок дней душа умершего еще находится в доме, умываясь водой и отдыхая на полотенце. В дни поминовения всех усопших по полотенцам, вывешенным на окнах, в дом на поминальную трапезу входили “Родители” — все умершие родственники. Первый масленичный блин, посвященный умершим, клали на волоковое окошко. Гроб с телом не крещенного ребенка или колдуна выносили через окно. Весть, полученная через окно, должна привести к кардинальным изменениям в жизни человека, услышавшего ее.

Однако окна, при их “слепоте”, давали мало света. И потому даже в самый солнечный день приходилось освещать избу искусственно. Самым древним устройством для освещения считается камелек — небольшое углубление, ниша в самом углу печи (10 Х 10 Х 15 см). В верхней части ниши делали отверстие, соединенное с печным дымоходом. В камелек клали горящую лучину или смолье (мелкие смолистые щепки, поленца). Хорошо просушенные лучина и смолье давали яркий и ровный свет. При свете камелька можно было вышивать, вязать и даже читать, сидя за столом в красном углу. Присматривать за камельком ставили малыша, который менял лучину и добавлял смолье. И лишь значительно позже, на рубеже XIX-XX веков, камельком стали называть маленькую кирпичную печку, пристроенную к основной и соединенную с ее дымоходом. На такой печурке (камельке) готовили пищу в жаркое время года или ее дополнительно топили в холода.

Чуть позже камелька появилось освещение лучиной, вставленной в светцы. Лучиной называли тонкую щепку из березы, сосны, осины, дуба, ясеня, клена. Для получения тонкой (менее 1 см) длинной (до 70 см) щепы полено распаривали в печи над чугуном с кипящей водой и надкалывали с одного конца топором. Надколотое полено затем раздирали на лучины руками. Вставляли лучины в светцы. Простейшим светцом был стержень из кованого железа с развилкой на одном конце и острием на другом. Этим острием светец втыкали в щель между бревнами избы. В развилку вставляли лучину. А для падающих угольков под светец подставляли корыто или другой сосуд с водой. Такие древние светцы, относящиеся к X веку, были найдены при раскопках в Старой Ладоге. Позже появились светцы, в которых горело несколько лучин одновременно. Они оставались в крестьянском быту вплоть до начала XX века.

По большим праздникам для полноты света в избе зажигали дорогие и редкие свечи. Со свечами в темноте ходили в сени, спускались в подпол. Зимой со свечами молотили на гумне. Свечи были сальными и восковыми. При этом восковые свечи использовали в основном в обрядах. Сальными же свечами, появившимися лишь в XVII веке, пользовались в быту.

Для их изготовление брали говяжье, баранье, козье сало. Худшим считалось свиное. Восковые свечи чаще выделывали катанием. Воск разогревали в горячей воде, раскатывали в валик, плющили его в длинную лепешку и, положив на край лепешки фитиль из льна или пеньки, вновь закатывали в валик. Сальные свечи чаще были “маканцами”. Для их изготовления фитиль, перекинутый через лучину, макали в растопленное сало. Затем вытаскивали, вешали на мороз застывать и вновь макали. “Маканцы” часто выходили тощими и неровными. К концу XIX века повсеместно распространяется домашнее литье свечей в лейках — металлических формах.

В доме, как и в одежде, богато орнаментировались все проемы (двери, окна, дымники, ворота, калитки). Многочисленные узоры должны были не столько украсить, сколько дать защиту. Сакральные изображения были необычайно устойчивыми. Это солнце в различных вариантах, громовые знаки (стрелы), знаки плодородия (поле с точками), конские головы, подковы, хляби небесные (разнообразные волнистые линии), плетения и узлы. Орнамент мог покрывать и весь интерьер дома, но особенно им усиливались печь, матица и красный угол. Обязательно орнаментировались разнообразные вместилища: сундуки, сусеки, укладки, скрыни, емкости для продуктов. А вот емкости для воды всегда оставляли без орнамента, почитая саму воду за сильнейшую защиту. Никогда не украшали и столешницу — ее защищала скатерть. Так на стыке конструкции и смысла рождалась красота.

SHAMORA.info

При всем богатстве и разнообразии природных ландшафтов нашей великой страны, мало найдется в ней уголков, сравнимых по красоте и разнообразию с природой Приморского края.

Приморье расположено на юго-восточной окраине России: с юго-востока омывается водами Японского моря, на юго-западе и западе граничит с КНДР и Китаем, а на севере − с Хабаровским краем.

Благодаря своему исключительному географическому положению и мягкому муссонному климату, Приморье обладает удивительным богатством флоры и фауны, а разнообразие ландшафтов способно удивить даже самого взыскательного ценителя природы. Ведь Приморье – это каменистые и лесистые склоны, увенчанные скалистыми вершинами; стремительные и своенравные горные речки с порогами и водопадами; спокойные равнинные реки и лагунные и старичные озера, многочисленные пещеры и болота; ни с чем несравнимое морское побережье…

Уникальные памятники природы и достопримечательности Приморского края, исторические и археологические артефакты, мягкий климат, многочисленные комфортабельные базы отдыха и санатории Приморского края — все вышеперечисленное является основой особой популярности отдыха в Приморье.

Туристическая индустрия Приморья с каждым годом набирает обороты, эффективно используя богатые рекреационные ресурсы края. Сегодня туристическая инфраструктура Приморского края включает в себя как многочисленные базы отдыха у моря, так и таежные базы отдыха Приморья. Являетесь ли вы поклонником тихого и уединенного отдыха, или вам больше по душе экстрим и выброс адреналина − каждый найдет в Приморье то, что ищет.

Отдых в Приморском крае — это, прежде всего, многочисленные санатории, курорты, базы отдыха и турбазы Приморья, расположенные на живописном побережье Японского моря или в заповедных экологически чистых местах уссурийской тайги.

Морские курорты Приморского края и базы отдыха у моря отличаются чистым и ласковым морем; оборудованными галечными и песчаными пляжами; богатством и разнообразием подводных глубин; прекрасными морскими пейзажами. Особо популярными местами отдыха на море в Приморье являются Андреевка, Ливадия, бухта Витязь, Триозерье и др. К услугам отдыхающих здесь предлагаются самые разнообразные водные аттракционы, экскурсии по историческим и природным достопримечательностям края, морская рыбалка и прогулки на катамаранах, яхтах и катерах. Особо следует отметить, что отдых на море в Приморье доступен многим — цены на морских базах отдыха Приморья достаточно демократичны и каждому по карману.

Богато Приморье и уникальными источниками природных минеральных вод, морских иловых, торфяных и сапропелевых грязей. Рядом с этими природными источниками располагаются санатории Приморья, которые пользуются заслуженной популярностью у миллионов россиян. Ведь именно здесь можно не только прекрасно отдохнуть, но и поправить свое здоровье, а зачастую, полностью излечиться от многих хронических заболеваний.

Широкое разнообразие географических ландшафтов Приморского края предоставляет прекрасные возможности для занятия спортивным и экстремальным туризмом. Пожалуй, трудно найти такой их вид, который бы не получил развитие в крае. Экстремальный туризм в Приморском крае — это дайвинг, серфинг, парапланеризм, парашютизм, кайтинг, рафтинг, горные лыжи, сноуборд, спелео- и конный туризм.

Говоря об отдыхе в Приморском крае, нельзя обойти вниманием такое понятие как «охота и рыбалка в Приморье». Богатый и разнообразный животный и пернатый мир края привлекает к себе охотников со всей России. Охота в Приморье всегда сопровождается добычей трофейных экземпляров: медведя, изюбря, лося, кабана, оленя и т.д.

А многочисленные горные реки и долинные озера Приморья богаты ценными видами рыб, также как и прибрежные воды Японского моря. Летом и зимой, на озере или на море — рыбалка в Приморском крае не имеет себе равных по добычливости и увлекательности.

Уже более пяти лет рынок туризма Приморья невозможно представить без туристической компании «Шамора Инфо». Мы находимся на самом переднем крае индустрии отдыха Приморья и всего Дальнего Востока.

На нашем сайте вы всегда можете найти самую полную и оперативную информацию о местах отдыха в Приморском крае, которая сопровождается исчерпывающей фактической информацией: общим описанием баз отдыха в Приморье, перечнем и стоимостью оказываемых услуг, фотогалереями отдыхающих, картами проезда, и т.д.

Пользуясь нашим сайтом, вы всегда безошибочно сможете выбрать время и место отдыха в Приморье, забронировать номер и купить путевку. Подобрав понравившийся вариант, вам остается лишь связаться по телефону с менеджерами нашей компании или посетить один из офисов «Шамора Инфо» во Владивостоке, Хабаровске, Уссурийске, Находке или Артеме.

Помните, сотрудничество с туристической компанией «Шамора Инфо» − это гарантия вашего комфортного отдыха в Приморье и зимой, и летом, на море и в тайге!

История русской избы

Когда вы слышите «изба», первая возникшая ассоциация как правило — деревня. В давние времена избой звали жилище, расположенное в селе, деревне, слободе или хуторе. Такое же жилье, находившееся в городе называли «дом».

Избы крестьян строились в один или два порядка (ряда) вдоль дорог и рек из соображений практичности. Четкой планировки деревни не имели, усадьбы в них находились то тут, то там. Говаривали про такие деревни ≪Черт ее в решете нёс, да и растрёс≫.

В старой Руси избу рубили из дерева. Дом из кирпича встретить в сельской местности было почти невозможно, разве что в селах, что находились подле крупных городов, или же находившихся в местах, где леса не было.

Возведение дома было событием важным, процесс которого должен был проходить в соответствии с традициями, доставшимися по наследству от предков. Изменения в технике строительства, планировке внутридомовой площади избы стали появляться лишь в последней трети 19 века, именно в ту пору традиционные представления людей об окружающем мире стали блекнуть в их памяти.

В разных регионах России можно было заметить значительные различия в во внешнем облике построек, и их внутренней организации, зависели эти отличия от природно-климатических условий, а так же и от местных традиций. Так на Севере строили высокие дома в два яруса под двускатной крышей, а сзади пристраивали крытый двор. Жили на втором этаже, а нижний этаж использовали для хозяйства.

Центральным регионам были характерны одноэтажные дома на невысоком подклете (нижний этаж под жилым помещением), который служил погребом. Крыша так же была двускатной, а двор прилегал к избе сбоку. Южнорусские районы отличались низкими домами и подклета не имели. Крыша обычно делалась четырехскатной, а двор открытым.

Внутреннее пространство русской избы

Самым типичным для избы русского крестьянина считалось наличие теплого помещения с отоплением и сеней, которые использовались для хозяйственных нужд, там было прохладнее, нежели дома, но и теплее, чем на улице. Избы зажиточных крестьян могли похвастаться наличием горницы (летняя парадная комната). Основную часть внутреннего пространства занимала духовая печь, которую чаще всего клали в ухода. Стол всегда ставили в углу, по диагонали от печки. Вдоль стен стояли лавки, над которыми были врезаны в стены полки. Полати (деревянный настил для сна) устраивали в задней части дома от печки до боковой стены. Всё это убранство плотники делали вместе с домом и называли его «хоромным нарядом».

Небольшое пространство избы в 20-25 квадратных метров вмещало в себя около 7-8 жильцов семьи. Возможность уместиться всем достигалась четким распределением места между домочадцами. Днем мужчины отдыхали на своей половине дома возле стола, женщины и дети располагались у печи. Места для сна тоже распределялись. Старики занимали места на полу возле входа, либо у печи или на ней. Дети и подростки спали на полатях, либо под ними. Взрослые в теплое время года ночевали в сенях, а в холодное — на лавках под полатями. Так же четко было распределены места и за обеденным столом.

Со временем эти устои канули в лету, в избе крестьянина стали появляться подвижные предметы интерьера: шкафы, буфеты, горки (шкафчики для посуды), кресла, стулья и кровати. Появились спальные комнаты и перегородки. Стены избы украсились зеркалами и фотографиями.

С переменами в условиях жизни людей менялись быт и мировоззрение человека. Это мы имеем возможность наблюдать вместе с вами и по сей день.

3. Традиционные интерьеры жилой части крестьянского дома | Традиционная культура русских Заонежья| Электронная библиотека

Жилая часть крестьянского дома конца XIX – начала XX вв. состояла из жилых и подсобных помещений. К жилым относились избы, горницы, в домах зажиточных крестьян – залы, светелки. К подсобными – кладовые, чуланы, сени, чердак. Главной особенностью убранства жилой части крестьянского дома была его традиционность: каждому помещению были присущи свои функции, что определяло особенности их обстановки и состав утвари. Вместе с тем, отвечая образу жизни и насущным потребностям обитателей дома, они не оставались абсолютно неизменными.

Жилая часть дома могла разделяться на две половины – летнюю и зимнюю. Количество комнат могло быть различным, это зависело и от хозяйственно–бытового уклада семьи, и от материальных возможностей владельцев строения, и, до некоторой степени, от семейных традиций.

1. Изба.

Организация внутреннего пространства. Назначение помещения. История формирования внутреннего пространства уходит в те далекие времена, когда словом «изба» («истба», «истопа») называли отапливаемое жилое помещение, тем самым как бы противопоставляя его всему остальному, холодному нежилому пространству, окружавшему человека («Толковый словарь» В.Л.Даля сообщает, что «изба есть не что иное, как сокращенное и испорченное слово истопка»). В старину это был небольшой сруб на 7–8 венцов, над которым настилали потолок, а над ним ставили крышу на один или два ската. Внутри, у входа, складывали печь, вдоль стен встраивали лавки. Свет проникал через небольшое окошко. В ходе эволюции крестьянского жилища в его структуре стали появляться дополнительные помещения, как хозяйственные, так и жилые. При этом название «изба», а вместе с ним и архаичная организация жилого пространства, и традиционные функции этого помещения, прочно закрепляется за теми комнатами, где ставилась русская печь. С течением времени внутреннее убранство изб, конечно, постепенно менялось, поскольку менялись реальные жизненные потребности крестьянской семьи, но, вместе с тем, во многом оно продолжало сохранять свои архаичные черты.

В конце XIX – начале XX вв. изба – это довольно просторное помещение, где спали, готовили пищу, ели, выполняли различные хозяйственные работы, рукодельничали, нянчили детей… В избе мог работать ремесленник, если его занятие не требовало громоздкого оборудования или специального помещения. Здесь размещалась часть необходимой в быту утвари, рабочий инструмент, приспособления для производства некоторых видов хозяйственных работ.[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

Внутреннее убранство крестьянских изб. В различных районах Заонежья (и не только Заонежья) оно отличалось традиционным составом предметов обстановки и утвари, а также их строго определенным, фиксированным положением. В описании крестьянской избы, сделанном П.Н.Рыбниковым в 1860–1861 гг. [7 , с.24–25] , говорится о том, что изба называлась в Заонежье «фатерой», или «квартирой», все пространство подразделялось на четыре части, так называемые «углы», обозначено месторасположение углов и приводятся их названия – «печной», «дверной», «красный» (или «большой»), «задний» (или «малый», «меньшой»). Рыбников упоминает традиционные предметы обстановки: лавки, идущие вдоль стен, полки – «надлавочницы», печной столб, полки – «воронцы», рундук, прилавок и подпольницу. Сведения П.Н.Рыбникова дословно подтверждаются В.Майновым [2] , а также экспедиционными материалами, относящимися к 20–30-м годам XX в., что заставляет говорить об устойчивости интерьера крестьянской избы. Как же выглядела она в конце XIX – начале XX вв.?

Традиционно справа или слева от входной двери, в так называемом печном углу, стояла большая русская печь. Складывали ее на мощном деревянном основании – «опечье». Топили один раз в день. В заонежских домах печное устье чаще было обращено к стене, противоположной входу. Со стороны входа, вплотную к печи, находился «рундук» – невысокий деревянный ящик, под ним – лесенка, ведущая в подклет. Ставень, который закрывал люк рундука, назывался «подпольница». Над рундуком – широкая полка – «прилавок», а сбоку – шкафчик для чайной посуды. Выше прилавка в печи имелись углубления – «печурки», где сушили носки, варежки или рукавицы. На прилавок, в угол, ближе к теплу, обычно ставили деревянную квашню для теста, с тем, чтобы оно скорей подходило. Вымытую чистую квашню в перевернутом виде выставляли на лавку. Зимой на прилавке стояли шайки для пойки телят (шайка – вид бондарной посуды с одной вертикальной ручкой). Со стороны прилавка, рядом с печью, на стену вешали безмен, а в зимнее время – хомуты, мокрую одежду. На печи хранили заготовленную в большом количестве колотую лучину, а также «карды» для чесания шерсти и «щети» для чесания льна. Здесь сушили валенки, непряденую шерсть, которую складывали в лучинные корзины с низкими бортами, а иногда чесаный лен. На печи у стены держали «рубель» – приспособление для разглаживания холстов, полотенец, рубах и т.д. Со стороны устья, наверху, хранились ухваты, лопата – «пекло» и сковородник. Под потолком устраивались так называемые «грядки» – одна, две или три слеги, которые одним концом врубались в полку–воронец, а вторым – в стену. Назначение гряд могло быть самым разным: на них сушили одежду, подвешивали в связках лук на зиму, вешали скатерть, которую стелили на стол перед обедом, хранили лучинные корзины, иногда сушили овечьи шкуры. За грядку зацепляли кочергу с длинной ручкой. В маленькой нише над устьем хранились спички, могла стоять солонка и масленок для растапливания масла. Выступающая перед устьем часть печи называлась «шесток». На шестке или в печи всегда стоял чугунок или котел с теплой водой для мытья посуды. Посуду мыли, обычно, в деревянной лохани или в медном тазу, которые днем держали на прилавке, а ночью – на шестке. Чайную посуду могли мыть в чашках–полоскательницах. Под шестком, в углублении, хранилась сковорода. На стене, рядом с устьем печи, висели щипцы для углей и камней, совок для выгребания углей из печи и самоварная труба. Рядом с печью, на больших деревянных гвоздях, могли висеть сечка и медные котлы. На одной из фотографий 1926 г. видно, что на полу у печи стоит деревянное корыто, полное камней, предназначенных для нагревания воды при стирке и выпаривании деревянной посуды. Здесь же ставили тушилку для углей и самовар на скамеечке. Вплотную к печи, а именно, к углу, выходящему к центру избы, ставился «припечной» («печной») столб. В него вбивали «светец» – кованый железный зажим, в который вставлялась лучина. К нему же подвешивали и рукомойник. Под рукомойником стояла лохань для грязной воды. Рядом с рукомойником, на конике, висела «рукотерка» – кусок грубого домотканого холста для вытирания рук, а полотенце для лица – «утиральник» находилось на вешалке – «гвоздильне», рядом с обеденным столом.

От припечного столба под прямым углом расходились полки – «воронцы», которые назывались «пирожный» и «полатный» (интересно отметить, что, несмотря на существовавшее название воронца, только в двух заонежских домах исследователями было отмечено наличие полатей – дощатых настилов под самым потолком, на которых спали, в подавляющем большинстве случаев они отсутствовали). Воронцы условно делили свободное пространство избы на три неравные части. У входа, перед палатным воронцом (его местное название – «мужской», «хозяйский»), так называемый дверной угол. Здесь могли ставить кровать или стол–курятник (кровать могла стоять и в так называемом «малом» углу – см. далее. В зависимости от месторасположения кровати, курятник ставился или у двери, или в малом углу, перед печью). Рядом с курятником, а иногда у прилавка, стоял чан для воды. Чан могли передвигать с места на место, так как под ним скапливалась сырость, отчего мог испортиться пол. Чан находился в избе зимой, летом его выносили в сени. На полатный воронец клали шапки и рукавицы. Здесь же стояли берестяные корзины – «кужонки» с мукой и сущиком, берестяные коробки с солью, пустые медные котлы, перевернутые вверх дном. Второй воронец, пирожный, отделяет так называемый «задний» («малый», «меньшой») угол. Существовал обычай размещать на пирожном воронце молочные горшки, куда наливалось молоко для быстрейшего скисания, также на него ставили хлеб и пироги, после того, как они были вынуты из печи. В малом углу, напротив устья печи, мог стоять хозяйственный столик, над ним традиционно навешивали посудник. В посуднике держали горшки – «роговатики», глиняные тарелки и миски. Здесь же лежала поварешка – «уполовник», стояла кофемолка. Ложки могли храниться в ящичках посудника, обеденного стола, в шкафу у рундука, в кужонке на прилавке. Вилки хранились в специальном приспособлении рядом с печью, на стене. Это была деревянная планочка, слегка отстоящая от стены на деревянных штырях, за которую и затыкались вилки. На стене мог висеть шкафчик для чайной посуды. Также здесь ставили сундуки, в которых хранили повседневную одежду. Третья часть избы, ограниченная двумя воронцами, была наиболее светлой и просторной. Угол, образованный двумя внешними стенами, в которых прорублены окна, называли «красный» или «большой». Здесь помещался киот с иконами. Помимо образов Xриста и Богородицы в нем могли быть и образы наиболее чтимых святых, чаще всего св. Георгия

Победоносца и св. Параскевы Пятницы. За иконы с магическими целями закладывали пучки ржи -чтобы в будущем году «Бог послал такой же урожай». «Традиционно «большой угол» избы устраивался с востока, а печной угол – строго по диагонали к нему, то есть, с запада» [1 , с.99] . От красного угла вдоль стен, под потолком, в обе стороны расходились полки – «надлавочницы». На них мог лежать различный инструмент: приспособления для вязания сетей, витья веревок (клещицы, полицы, коготки), заготовки для плетения из бересты. Кроме того, на надлавочницах могли стоять лучинные корзины с клубками пряденой шерсти, кужонки, в которых хранились ножницы, цевки от ткацкого стана, веретена, а также кужонки с мукой, солонка, керосиновая лампа. Параллельно надлавочницам, ниже линии окон, вдоль стен врубали широкие лавки. У среднего – «красного» – окна, которое находилось напротив входа, в Заонежье ставили стол, возле него – две скамейки. Стол ставился торцом к окну, поэтому его также могли называтьи «столовым».

В каждой избе могла висеть люлька, ее подвешивали на длинной деревянной жерди – «очепе». Очеп просовывали через железное кольцо, вбитое в потолок, или вставляли между потолком и потолочной балкой – «матицей» с тем, чтобы иметь возможность свободно перемещать люльку по избе. Обычно люльку подвешивали ближе к дверному или в меньшом углу. Домотканый постельничек для младенца набивался сеном или мякиной, подушечка была перовая. Занавеску – «огибку» к люльке мастерили из старого сарафана, юбки или передника.[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

Во время Великого поста (обычно это конец февраля – первая половина апреля) женщины занимались ткачеством, поэтому у среднего окна по боковому фасаду устанавливался ткацкий стан. В остальное время его в разобранном виде хранили на сарае. Из других предметов обстановки, которые находились в избе, можно отметить ходунки для ребенка и табуретки, вошедшие в крестьянский обиход в 20-е–30-е гг. XX в.

Окна в избах были небольшими. В XIX в. рамы чаще делались двойными. Если рамы были одинарные, то на зиму окна снаружи, как в старину, закрывали соломенными или дощатыми щитами. Из всех окон в избе в середине XIX в. открывалось лишь одно, «красное». Стены и полы были некрашеными. Для поддержания чистоты каждую субботу полы тщательно мыли, или, как говорили в Заонежье, «стирали», что, наверное, более точно. Для этого из золы заваривали щелок, смешивали его с песком и полученной смесью при помощи голика (веника без листьев) терли половицы. Вымытый пол до полного высыхания застилали свежей соломой или «припоном» – грубым полотнищем, сшитым из трех кусков ткани, сотканной из льняных очесов. Чтобы полы меньше пачкались, рабочую обувь крестьяне снимали в сенях или у дверей, при входе, в избе надевали валенки, если таковые имелись. Два раза в год, на Рождество и на Пасху, тщательно мыли не только полы, но и потолки, и стены. Чистыми, аккуратно прибранными были и курные избы: только потолок, балки и верхняя часть стен оставались черными, блестящими от копоти.

Теперь рассмотрим, какие же предметы, характерные для крестьянского быта, мы видим в этом помещении.

Посуда. Большую группу предметов в избе (а также в других помещениях жилой части дома) составляет посуда: обеденная, чайная, для приготовления пищи, для различных хозяйственных целей и т.д.

Обеденная посуда хранилась в посуднике в избе. Это были: большая общая глиняная или деревянная миска, в которой подавали еду, деревянные ложки, фарфоровая или фаянсовая, так называемая, «питная» чашка для молока, кваса, которым запивали пищу, и других напитков, а также медная (а иногда выточенная из дерева) солонка на высокой ножке.[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

Чайная посуда подразделялась на праздничную и повседневную. Праздничную хранили в буфете в горнице, если таковой не было – в навесном расписном шкафчике в избе, а повседневную – в посуднике или в шкафчике у рундука. Это могли быть фарфоровые и фаянсовые чашки с блюдцами, стеклянные стаканы с блюдцами или глиняные кружки, из которых чай пили мужчины, а также сахарницы из прессованного стекла на высоких ножках и стеклянные чайницы с притертыми крышками.

Существовала специальная посуда для приготовления пищи на «жаратке» – в конструкции печи это небольшие пазухи или ниши, находящиеся на шестке, справа и слева от устья. В них засыпали угли, которые долго оставались в тлеющем состоянии. Это было нужно для того, чтобы варить пищу, когда не топится печь. На жаратке еду готовили в кастрюле с одной длинной ручкой, ставя ее на таганок. Могли использовать и медные котлы с дужками: их подвешивали на специально укрепленном над жаратком крюке. Были также сковороды на ножках.

Для приготовления пищи в печи предназначалась следующая посуда: медные луженые котлы – в них варили кашу, уху, эмалированные чугунки для щей или мяса, реже – для каши, большие глиняные горшки, в которых заваривали «загусту», горшки меньшего размера, в которых парили репу, томили молоко. Имелись также большие чугунные сковороды – на них в печи жарили рыбу, овсяные блины.

Для кипячения воды использовались самовары. Если самоваров в хозяйстве не было, пользовались медными чайниками, их кипятили на таганке. Чайник использовали и тогда, когда необходимо было быстро согреть небольшое количество воды.

Для просеивания муки служило сито, им же пользовались для процеживания крахмала в процессе его приготовления из картофеля.[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

В крестьянском быту широко использовалась бондарная посуда, изготовленная из узких дощечек – «клепок», стянутых обручами. В ушатах с крышкой готовили квас, в больших бочках солили мясо, в чанах держали воду. В такой посуде можно было также хранить грибы и толченые ягоды. Вся посуда, предназначенная для ухода за скотом, тоже была, в основном, бондарной: лохани для запаривания пойла, подойники, небольшие шайки для пойки телят, кадушки для хранения молока. Эту посуду держали в кладовках или в чуланах, в избу ее заносили тогда, когда в этом была необходимость.

Очень много было и берестяной посуды, ее изготавливали из целого куска бересты (как, например, туеса, лубянки) или плели из берестяной ленты, которая называлась «сарга». Такие сосуды брали с собой на покос: в больших туесах – «лубянках» носили молоко и простоквашу, в маленьких – масло, для соли существовали берестяные солонки с деревянными крышками. Обычно эту посуду хранили в чулане или на чердаке. Для сбора ягод существовали берестяные корзины – «набирушки». В берестяных кужонках также хранили муку и крупу, широкие кужонки с низкими бортами использовались при просеивании муки. Следует учесть, что не всегда предметы обихода использовались только для одних, строго определенных целей, многое зависело и от хозяйственных потребностей: так, например, в тех же кужонках могли хранить чесаный лен, веретена и т.д.

Постельные принадлежности. В экспедиционных записях 1931 г. отмечено, что крестьяне часто спали на матрацах, набитых сеном, или на перинах. Перины были не лучшего качества – хорошие берегли для гостей. Также для гостей держали хорошие простыни, одеяла, подушки. Сами укрывались лоскутными или домоткаными рибушными одеялами, тулупами, были также меховые «одеяльницы» – сшитые углом шкуры, которыми укутывали ноги. Простыни использовали редко, да и то из самого грубого холста. Днем постельные принадлежности держали в сенях, их складывали на стоящую там кровать, а иногда – в специальный шкаф, устроенный под лестницей, ведущей на чердак. Сведения относительно размещения на ночлег членов больших крестьянских семей позволяют сказать, что спали на полу в избе, на прилавке, на лежанке, на печи, на кроватях, на лавках, приставляя к ним скамейку или деревянные щиты, второй конец которых укладывался на скамейку или на табуретки.

Люди разного возраста распределялись на ночлег примерно следующим образом: на кровати в избе могли спать родители, на лежанке и печи – старики, в горнице – те, кто помоложе. Есть сведения, что в горнице на кровати спали дети. Вместе с тем, такой порядок мог меняться в зависимости от традиций, сложившихся в каждой конкретной семье.

2. Горница.

Назначение помещения. Особенности обстановки. В конце XIX – начале XX вв. горницей называли парадную комнату, предназначенную для приема гостей, для отдыха старших членов семьи. По рассказам местных жителей, в воскресные и праздничные дни вся семья собиралась здесь за чайным столом, вернувшись после молебна из храма. По будням в горнице могли выполнять чистую работу, требовавшую хорошего освещения, прежде всего речь идет о женских рукоделиях – вышивке, шитье, изготовлении кружева и т.д. Вместе с тем, есть сведения, что горница в некоторых домах оставалась комнатой, предназначенной только для приема и размещения гостей.

Горница появляется в структуре северного дома–комплекса относительно поздно. Так, в описании традиционного крестьянского жилища, сделанном П.Н.Рыбниковым, о ней не сказано ничего. Вместе с тем, в доме Ошевнева, построенном в 1876 г., горница существовала изначально, и это был далеко не единичный пример.

По размерам эти комнаты были несколько меньше изб и сильно отличались от них как характером использования помещения, так и обстановкой. Традиционное убранство крестьянских горниц конца XIX – начала XX вв. формировалось под влиянием городской, по преимуществу, мещанской культуры того времени: уход крестьян в города на заработки в этот период принял массовый характер, что повлекло за собой и более тесное знакомство с городскими бытом, и стремление привнести его черты в деревенскую жизнь. Часть заонежан, отправившихся в молодые годы на выучку или на заработки в С.–Петербург, со временем возвращались на родину, владея той или иной профессией и достаточными средствами, они открывали собственные мастерские, в частности, столярные. Развитие в крае кустарного производства давало зажиточной части деревенского населения возможность обзаводиться мебелью, изготовленной по городским образцам. Чаще всего ее ставили в парадных комнатах, наряду с предметами интерьера фабричного производства, приобретенными на ярмарках или привезенными из городов: зеркалами, подвесными и настольными керосиновыми лампами, настенными часами и т.д.

По своему убранству горница мало походила на избу, вместе с тем здесь тоже чувствовалось стремление к зонированию жилого пространства, определенному порядку расстановки вещей. У входа, вдоль стены, складывали печь–лежанку. На лежанке стояли парадные самовары (также их могли ставить на комод или на специальный столик). В красном углу помещали большое количество образов и лампадку, которую зажигали по праздничным дням. В каждой горнице, торцом к окну, обязательно стоял стол, как правило, раздвижной. Возле стола – стулья, они могли быть самой простой формы, а иногда – гнутыми, «венскими». Диван чаще располагался под окнами, вдоль стены. Поперек горницы, деля ее на две половины, стояли буфет для чайной посуды и «платеной» шкаф (если таковые были в доме), за ними – одна или две кровати, при этом одну ставили вдоль стены, а вторую – торцом к ней, вдоль задней стенки буфета. Часто в горницах держали сундуки, причем число их могло соответствовать количеству девиц на выданье. На стенах под стеклом, в обрамлении покупных рамок, висели портреты родственников и членов императорской фамилии. Рядом – зеркала украшенные вышитыми полотенцами – «образниками», часы. В углу, у окна, могла стоять швейная машина. Освещались горницы керосиновыми лампами, очень красивыми, зачастую, также как и часы, они были европейского производства. Конечно, чтобы обставить горницу таким образом, хозяин должен был располагать немалыми средствами – и мебель, изготовленная на заказ, и прочие предметы стоили дорого и были доступны далеко не всем.

3. Зала.

Помимо горницы, на втором этаже зажиточных крестьянских домов могла быть оборудована комната, носившая название «зала». Это еще одно парадное помещение, предназначенное для приема гостей. В зале могла стоять мягкая мебель: стулья, диваны, банкетки, а также круглый стол, мраморный шахматный столик, граммофон. На стенах – часы с боем, зеркала, фотографии в рамках. На окнах -занавески из тюля или коленкора, комнатные цветы. Стол застилался вязаной крючком кружевной скатертью или салфеткой. В красном углу традиционно помещались иконы. В зале никогда не было кроватей. Стены, также как и в горнице, могли быть оклеены обоями, нижнюю часть стен украшали филенчатые панели, окрашенные разноцветной масляной краской, потолки тоже красили, но в белый цвет. Для отопления этого помещения ставили лежанки или печи – «голландки», иногда они были облицованы изразцами. Как было сказано выше, зала предназначалась для гостей. Интересно, что, по сообщениям отдельных заонежан, в их домах залой называли красиво отделанную комнату, в которой, как и в светелке, вообще не было мебели, так как она служила исключительно спальным помещением в дни приезда родственников и гостей.

4. Светелка.

Светелками называли комнаты, расположенные на чердаке. Туда, из летних сеней или из чулана, вела лесенка. На сегодняшний день накоплено немного сведений относительно их убранства и характера использования. Известно, что светелки, как правило, не отапливались и могли использоваться только в теплое время года как запасное жилое или спальное помещение. Есть сведения, что светелки, подобно горницам и залам, имели стены, отделанные панелями, окрашенные потолки. Вместе с тем, трудно сказать, как именно они обставлялись. По некоторым данным, в светелках вообще не было мебели, там могли устраиваться на ночлег гости или молодежь, расстилая постельное принадлежности прямо на полу. В богатых домах в светелку могли селить наемных работников. Иногда там хранилась верхняя одежда, уложенная в большие плетеные корзины – «коробейки». Вообще следует помнить, что залы и светелки появляются в структуре дома достаточно поздно, во многом их обстановка и характер использования зависели от традиций, сложившихся в той или иной конкретной семье. Часто это действительно были помещения, в которых не жили – потребность в них возникала лишь тогда, когда численность людей в доме была выше обычной. Скорее всего, эти комнаты возникают в связи с изменением хозяйственно–бытового уклада семьи в пореформенный период – имеется ввиду массовый отход крестьян на заработки в города в зимний период и их возвращение домой к началу весенних полевых работ.

Кроме перечисленных выше комнат, в жилой части дома находились и различные подсобные помещения: сени, чуланы, кладовые, а также чердак.

5. Сени.

Это довольно просторное помещение отделяло жилую часть дома от хозяйственной, оно служило своеобразным тамбуром, предохранявшим жилые комнаты от проникновения холодного воздуха с улицы и неприятных запахов из хлевов. В сенях могли ставить большой ларь для хранения муки, летом – чан для воды. Там устраивали полки, на которых лежали смазанные и обмотанные тряпками серпы. На стене, как правило, находилась топорница. В сени выносили свежеиспеченный хлеб – остужать, тут же мог стоять блинный столик, который вносили в избу, когда стряпали, а также корыто для стирки белья и стол с каменными жерновами для размола муки. Здесь устраивали шкаф, а иногда – встроенную кровать для хранения постельных принадлежностей. В сенях стоял и шкаф для молочных продуктов, в нем же могли держать и стряпню – хлеб, выпечку, их складывали в лучинные корзины, чтобы мыши не погрызли. Если молочного шкафа в доме не было, продукты и стряпню могли хранить в молочной кладовой (если таковая была) или в чулане.

6. Чулан.

Чуланы могли использоваться для хранения различного хозяйственного инвентаря, посуды, запасов продуктов и т.д. В тех чуланах, где хранили молочные продукты, держали и различную предназначенную для них посуду: глиняные горшки, деревянные кадушечки, горшки–роговатики, подойники. В чуланах могли стоять чаны с солеными грибами и толчеными ягодами, по преимуществу, это была брусника. Клюкву сохраняли по–другому: ее насыпали в корзины, которые подвешивались к потолку. На деревянных гвоздях развешивали вяленую рыбу и мясо. В чулане мог стоять и ларь для муки, здесь лежали различные сопутствующие предметы, которые использовались для хранения, насыпания и просеивания муки и круп: совки, решето, сито, кужонки с низкими и высокими бортами и др. В этом помещении держали и различную утварь, которая не была в постоянном использовании, например, как было сказано выше, посуду, которую брали на покос. Если в доме было два чулана, то один из них – светлый, иногда обустраивали как чистую жилую комнату–боковушку, в которой не было ни полок, ни воронцов, а вместо лавок могли стоять самодельные стулья. П.Н.Рыбников отмечал, что здесь «… главную принадлежность составляет самовар и небольшой шкафчик с чайными чашками – это вообще столовая, гостинная и приемная комната» [7 , с.25] . У некоторых крестьян в таких чуланах стояли сундуки, обитые железом, в которых хранились праздничное платье и белье, ценности и деньги.

7. Чердак.

Чердачное помещение тоже служило для хранения различной домашней утвари: кадушек, бочек, корыт, пустых корзин, кошелей, старой мебели и т.д. На чердаке могли стоять жернова и крупорушки, там сушили кожи, зимой развешивали белье. В некоторых домах под крышей были оборудованы светелки.[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

Из сказанного выше видно, что жилая часть дома была хорошо приспособлена для проживания в ней большой крестьянской семьи. Отвечая на протяжении долгого времени старым традициям, связанным с устройством различных помещений, особенностями их обстановки и характером использования, она, вместе с тем, постепенно развивалась, приспосабливаясь и к изменениями в хозяйственно–бытовом укладе заонежан, и к веяниям времени, которые влекли за собой и появление новых предметов быта, и новых традиций.

Использованная литература и источники:

1. Логинов К.К. Интерьер крестьянской избы в обрядности и верованиях заонежан // Заонежье, 1992. – С.99–117.
2. Майнов В. Поездка в Обонежье и Корелу. СПб., 1877.
3. Маковецкий И.В. Архитектура русского народного жилища. М., 1962. – С.124.
4. Материалы экспедиций Воробьевой С.В. по Заонежью в 1982 и в 1987 гг. НА музея «Кижи». №№ 101, 181, 182.
5. Материалы экспедиций Трифоновой Л.В. по Заонежью в 1987 г. НА музея «Кижи». №№ 183, 184.
6. Романов К.К. Жилой дом в Заонежье // Крестьянское искусство в СССР. Л., 1927. – С.21–50.
7. Рыбников П.Н. Этнографические заметки о заонежанах // Памятная книжка Олонецкой губернии. Петрозаводск, 1866. 4.2. – С.1–38.
8. Трифонова Л.В. Традиционный интерьер заонежского жилища и связанный с ним бытовой уклад // Заонежье. Петрозаводск. 1992. – С.85–97.

Основная рекомендуемая литература:

1. Габе Р.М. Интерьер крестьянского жилища // Архитектурное наследие. М., 1955. №5.
2. Майнов В. Поездка в Обонежье и Корелу. СПб, 1877.
3. Маковецкий И.В. Архитектура русского народного жилища. М., 1962.
4. Романов К.К. Жилой дом в Заонежье // Крестьянское искусство в СССР. Л., 1927. – С.21–50.
5. Рыбников П.Н. Этнографические заметки о заонежанах // Памятная книжка Олонецкой губернии. Петрозаводск, 1866. 4.2. – С.1–38.

// Традиционная культура русских Заонежья
Интернет-публикация kizhi.karelia.ru. 2021. 178 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

Древняя деревянная русская изба зимой. Старый деревянный дом в России. Фотография, картинки, изображения и сток-фотография без роялти. Image 93897475.

Древняя деревянная русская изба зимой.Старый деревянный дом в России. Музей деревянного зодчества в Суздале. Суздаль. Дом зажиточного крестьянина XIX века.

Таблица размеров

Используете это изображение на предмете перепродажи или шаблоне?

Распечатать Электронный Всесторонний

4480 x 5342 пикселей | 37.9 см x 45,2 см | 300 точек на дюйм | JPG

Масштабирование до любого размера • EPS

4480 x 5342 пикселей | 37,9 см x 45,2 см | 300 точек на дюйм | JPG

Скачать

Купить одно изображение

6 кредитов

Самая низкая цена
с планом подписки

• Попробуйте 1 месяц на 2209 pyб
• Загрузите 10 фотографий или векторов.
• Нет дневного лимита загрузок, неиспользованные загрузки переносятся на следующий месяц

221 ру

за изображение любой размер

Цена денег

Ключевые слова

Похожие изображения

Нужна помощь? Свяжитесь с вашим персональным менеджером по работе с клиентами

@ +7 499 938-68-54

Мы используем файлы cookie, чтобы вам было удобнее работать.Используя наш веб-сайт, вы соглашаетесь на использование файлов cookie, как описано в нашей Политике использования файлов cookie

Пушкинский дом

Музыка — это неотъемлемая часть русской культуры, и поэтому она является монументальной частью нашей благотворительной деятельности. Нам нужен собственный рояль, потому что музыкальная программа в Пушкинском Доме должна и дальше давать площадку для молодых талантов, раскрывать красоту знакомой русской музыки и делать упор на неожиданных, а иногда и откровенных композиторов.

Мы объявили о своем первом благотворительном призыве во вторник, 1 ноября 2020 года, всего через несколько недель после того, как узнали, что фортепьяно, которое нам любезно одолжили, рано или поздно унесут. Посвященная покупке нашего собственного инструмента, всего за шесть месяцев кампания собрала 17 708 фунтов стерлингов, или 70% от целевого показателя в 25 000 фунтов стерлингов, за счет всех пожертвований, поступивших от частных лиц. Каждый день мы читаем новый список теплых и обнадеживающих комментариев на нашей странице пожертвований JustGiving, которые звучат как ода нашей музыкальной программе, для которой пианино — это бьющееся сердце.

За этим последовало коллективное и вдохновляющее участие людей, написавших, что их семейное доверие хотело бы внести больший вклад, писательница «Потерянных пианино Сибири» Софи Робертс собрала как средства, так и осознание нашей потребности в новое пианино и Сьюзи Брандер из Beech Tree Yoga, посвятившая один из своих занятий нашему сбору средств. Нас поддержало музыкальное сообщество с известными пианистками и музыкантами, от Динары Клинтон и Дэниела Гримвуда до Стефана Олсдала из Placebo и Коула Лама из School of Rock, записывающих клипы в Instagram под хэштегом #APianoForPushkin.Сторонники приняли участие в рождественском аукционе, на котором люди и компании бесплатно раздавали призы, что позволило нам собрать 3000 фунтов стерлингов на апелляцию.

Нам еще есть куда двигаться. Наш следующий шаг — обратиться к трастам и фондам с просьбой о грантах для покрытия оставшегося 30-процентного дефицита в размере 7000 фунтов стерлингов. Это может занять некоторое время, вероятно, более шести месяцев, потому что разные схемы грантов имеют разные сроки.

Мы хотим сказать вам большое спасибо за вашу щедрую поддержку и, пожалуйста, свяжитесь с нами, если вы хотите сделать еще одно пожертвование.Это не гонка, а совместное путешествие, и, что более важно, сейчас предоставленное нам пианино все еще находится на месте, что дает нам немного больше времени на выполнение заказа.

Спасибо за создание этой симфонии щедрости!

Вот ссылка на пожертвование еще раз

Пожалуйста, свяжитесь с Преславой, чтобы обсудить вашу идею пожертвования.

[email protected]

Новый пресс-секретарь Белого дома, старая фотография и сообщение о российской пропаганде

Шесть лет назад женщина, которая была лицом U.Госдепартамент С. подвергался постоянному троллингу в русскоязычном Интернете, не говоря уже о насмешках со стороны контролируемого государством спутникового канала, который раньше назывался Russia Today.

Перенесемся в декабрь 2020 года, за семь недель до того, как Джен Псаки станет представительницей Белого дома, когда 20 января 2021 года Джо Байден официально вступит в должность президента. как она намеревается выполнять эту работу и как администрация Байдена может относиться к тому, что она считает пропагандой из Кремля, а также к тем, кто, по ее мнению, способствует ее продвижению.

И шум, который предшествовал твиту и, возможно, спровоцировал его, добавил поворот, поскольку Псаки готовится ко второму раунду взаимодействия с Москвой, которое, вероятно, в лучшем случае будет напряженным.

«Для всех, кто не был целью российской пропаганды, — писал Псаки, — цель состоит в том, чтобы дискредитировать могущественных мессенджеров и распространить дезинформацию, чтобы запутать общественность. Любой, кто повторяет это (невольно или невольно), просто марионетка пропагандистской машины ».

Твит намекает на ее собственный опыт в качестве цели троллей.И она сослалась на двух других фигур, также из администрации Барака Обамы, которые столкнулись с насмешками и многим другим со стороны российских официальных лиц и связанных с Кремлем средств массовой информации. Одной из них был бывший госсекретарь Хиллари Клинтон, которая обвинила российскую пропаганду в подрыве ее президентских выборов 2016 года.

Другим был Майкл Макфол, который работал послом США в Москве в 2012-2014 годах, прибыв, когда тогдашний премьер-министр Владимир Путин готовился вернуться на пост президента.

Помимо ссылок на Клинтона и Макфола, Псаки не упомянул в своем твите какую-либо конкретную предполагаемую российскую дезинформацию и не дал никаких других объяснений относительно того, что ее вызвало.

На вопрос, отправленный по электронной почте команде Байдена, ответили не сразу.

Однако это произошло примерно через день после того, как официальный представитель президента США Дональда Трампа опубликовал твит, в котором была фотография, которая впоследствии была распространена в социальных сетях и некоторых СМИ.

‘Солдаты информационной войны’

Фотография, сделанная в Париже в январе 2014 года, запечатлела Псаки стоящей, улыбаясь со своим тогдашним начальником, госсекретарем Джоном Керри, рядом с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым и представителем министерства Марией Захаровой, коллегой Псаки в то время.

Дипломаты прибыли во французскую столицу на переговоры о продолжающейся войне в Сирии.

Сделано в то время, когда отношения между США и Россией были менее напряженными, на фотографии, которая также опубликована по крайней мере в одном канале Госдепартамента в социальных сетях, изображена Псаки в ушанке — традиционной меховой шапке с ушанками.

Шляпа, подаренная Лавровым, розовая, что довольно необычно для русских меховых шапок, и включает булавку, изображающую советскую красную звезду и серп и молот, которые являются обычными сувенирными безделушками, которые часто продаются туристам. в гостях в Москве.

Твит и фотография были распространены в социальных сетях и были в центре внимания новостей, в том числе Fox News, которые подразумевали, что, надев шляпу и булавку с серпом и молотом, Псаки одобряет репрессивную политику Советского Союза.

Фотография, разлетевшаяся по Twitter и Facebook, была основана на «проверке фактов» газеты USA Today, которая напомнила, что шляпа была подарком Псаки российской делегацией в Париже и что она была подарена ему в ответ на подарок, который Керри преподнес ему. Лавров: «две солидные картошки из Айдахо.«

Нет никаких указаний на то, что шляпа предназначалась как гнусный подарок от российской делегации.

Во время встречи Министерство иностранных дел России разместило собственную фотографию улыбающегося Псаки в меховой шапке, рядом с Керри и Лавровым, который, как сообщалось, ответил на подарок Керри, назвав картошку «впечатляющей».

Нет никаких указаний на то, что фото было спрятано.

Сама Захарова в январе 2018 года разместила фотографию на своей странице в Facebook с подписью: «Шедевр во всех смыслах этого слова.Солдаты информационной войны ».

Непонятно, о чем и о ком говорит Захарова.

«Фальшивый скандал»?

Через два месяца после встречи в Париже Россия захватила Крым, ввела войска и провела референдум, который большинство стран сочли нелегитимным.

Захват власти и роль России в войне, разразившейся на востоке Украины несколько недель спустя, поставили российско-американские отношения в штопор.Ожидается, что при администрации Байдена отношения останутся напряженными, что свидетельствует о жестком подходе к Москве.

В качестве пресс-секретаря Госдепартамента в 2013-2015 годах Псаки часто была главным человеком, объясняющим политику США в отношении России и Украины.

Между тем ее регулярные брифинги для прессы вызывали презрение со стороны некоторых российских пользователей Интернета, особенно из-за ее словесных перепалок с российским каналом Russia Today, ныне известным как RT.

дружественных Кремлю новостных агентств и пользователей Интернета высмеивали и усиливали мелкие оплошности, которые многим казались непримечательными.RT собрал слайд-шоу с ошибками, которые в противном случае были бы несущественными.

Псаки от 2 декабря говорилось, что Макфол и Клинтон также были частыми целями троллинга.

Как посол в Москве, Макфол с самого начала встретил враждебное отношение и стал объектом преследований в Интернете, а иногда и на улице.

Он также был архитектором политики Обамы в отношении России — попытки «перезагрузки», которая вылилась в раздражение на фоне таких источников разногласий, как захват Крыма Россией.

Клинтон, тем временем, был обвинен Путиным в разжигании антиправительственных протестов, вспыхнувших в России в конце 2011 года.

Пять лет спустя американские спецслужбы заявили, что Кремль провел кампанию вмешательства в президентские выборы в США в 2016 году, стремясь частично подорвать ее кандидатуру и поддержать Трампа, а также подорвать доверие к демократии в США.

Макфол защищал Псаки в твите позже 2 декабря, написав, что «российские СМИ, контролируемые или дружественные Путину, раскритиковали [Псаки] возмутительной и отвратительной дезинформацией за то, что она сказала правду об аннексии Крыма Россией.”

И он, похоже, имел в виду спор о Псаки, носящем розовую русскую меховую шапку.

«Прекратите этот фальшивый скандал», — написал он.

Российская битва «Детей ГУЛАГа» за возвращение домой после изгнания

Том Бальмфорт, Евгения Новоженина

МОСКВА / ЗОЛОТКОВСКИЙ РАЗЕЗД (Рейтер) — Елизавета Михайлова, живущая в деревянной хижине в 300 км от Москвы, чувствует себя в ловушке той же принудительной изгнание, навязанное ее семье во время Большого террора Иосифа Сталина, когда ее отца отправили в лагеря для заключенных ГУЛАГа.

72-летний мужчина принадлежит к сокращающейся группе примерно 1500 пенсионеров или «детей ГУЛАГа», которым правительство обещало жилье в городах их семей после распада Советского Союза в 1991 году, но не получили ничего. 30 лет спустя.

Михайлова родилась в изгнании в Советской Республике Молдова после того, как ее отец был изгнан из Москвы как «враг народа». Ее держали там из-за советских ограничений свободы передвижения, но позже она вернулась в Россию после продажи семейной квартиры.

Этого хватило, чтобы купить простую хижину возле железнодорожной ветки в пяти часах езды от Москвы, где она живет с двумя взрослыми дочерьми на ежемесячную пенсию в 220 долларов. Они сжигают дрова, чтобы согреться зимой, там скудное мобильное покрытие и нет горячей воды.

Ее старшая сестра Ленина жила там до своей смерти в 2019 году во время их долгой борьбы за возвращение в Москву.

«Я очень сожалею, что она не дожила до этого (возвращения в российскую столицу). Я очень сожалею об этом. Возможно, ее здоровье просто не выдержало нынешних условий, в которых мы живем », — говорит Михайлова, которая впервые встретила своего отца в возрасте восьми лет, когда он вернулся из лагеря.

Поскольку их число с годами сокращалось, участь детей ГУЛАГа часто казалась безнадежной до конца 2019 года, когда Михайлова и две другие пожилые женщины выиграли апелляции в Конституционном суде России.

Суд постановил, что они имеют право на получение жилья в Москве, отклонив препятствия в их заявках, и, в более широком смысле, приказал правительству ускорить рассмотрение их и всех других подобных заявлений на жилье.

Иск Михайловой был задержан в связи с ранее вынесенным постановлением Московского суда о том, что только ее отец был явно выслан из Москвы и что ее мать могла продолжать жить там одна и родить Елизавету без него.

Судьба ее и многих других претензий остается неясной. Интернет-петиции, подписанные 80 000 россиян и более 100 общественных деятелей, призывают правительство вмешаться.

Критики говорят, что законопроект, подготовленный правительством во исполнение решения Конституционного суда, не устраняет бюрократические препятствия, которые могут заставить истцов ждать еще 30 лет для получения жилья .

НПО и законодатели разработали конкурирующий закон, который, по их словам, ускорит рассмотрение исков. Законодатели в парламенте намерены обсудить эти два законопроекта в этом месяце и сделать выбор между ними.

Михайлова сказала, что будет внимательно следить. «Мы не там, где хотим, и не там, где должны быть. Это изгнание ».

Отчетность Тома Балмфорта; Редакция Эндрю Осборна и Джайлза Элгуда

Снегурочка: сказки типа 703 *

под редакцией

Д. Л. Ашлиман
© 2010

1. Снегурочка (Россия).

   Ссылки на дополнительные переводы этой истории (сайты открываются в новых окнах):

   • The Snow Child.Джон Т. Наак, Славянские сказки: собраны и переведены с русского, польского, сербского и богемского языков (Лондон: Генри С. Кинг и компания, 1874 г.), стр. 9-16.
   • Снежурка. К. Дж. Т. [Чарльз Джон Тиббитс]. Folk-Lore and Legends: Russian and Polish (Лондон: W. W. Gibbings, 1890), стр. 22-27.
   • Снежинка. Эндрю Лэнг, The Pink Fairy Book (Лондон: Longmans, Green, and Company, 1897), стр. 143-47.
   • Снегурочка. Джорджин Фолкнер, Старинные русские сказки: пересказанные для детей (Чикаго: Даугадей и компания, 1916), стр.62-74.
2. Снежный образ: детское чудо (Натаниэль Хоторн). Эта ссылка ведет на внешний сайт, который открывается в новом окне.
3. Снежная дочь и огненный сын (Буковина).
4. Юки-Онна (Япония).
5. Ссылка на Википедию статью о Снегурочка: Весенняя сказка , опера Николая Римского-Корсакова.
6. Ссылка на снеговика Фрости (в исполнении Джина Отри; слова Уолтера «Джека» Роллинза и Стива Нельсона).Эта ссылка ведет на внешний сайт, который открывается в новом окне.

Россия

Одним холодным зимним днем, когда снег лежал на неровных проселочных дорогах, а деревенские мальчишки бегали, чтобы согреться, бросали снежки и лепили снеговиков и баб, старики Акем и Маша сидели у окна и молча смотрели на них. . Вдруг Акем взглянул на жену и со смехом сказал: «Маша, а что ты скажешь о том, чтобы выйти на дорогу и слепить себе снеговика или женщину, как те мальчишки вон там?»

Маша тоже засмеялась, это казалось таким странным при их жизни! «Да, если хотите, — ответила она; «пойдемте, это может немного подбодрить нас; но я не понимаю, почему мы должны слепить снеговика или женщину, давайте лучше сделаем ребенка из снега, поскольку Провидение, кажется, не желает, чтобы мы имели настоящую один!»

«Я верю, Маша, ты в старости довольно умнешь! Пойдем, давай приступим к работе.»

Пожилая пара ушла, все время смеясь над собой, и, конечно же, они начали лепить снежного ребенка! Они сделали ноги, руки, кисти, ступни и снежный ком вместо головы.

«Что, во имя чуда, ты задумал?» воскликнул прохожий, внезапно остановившись перед двумя стариками.

«Снежный ребенок!» засмеялась Маша, когда стала все объяснять незнакомцу.

«Да помогут тебе святые!» сказал он, когда он пошел своей дорогой.

Когда они соединили ноги, руки, кисти, ступни и голову вместе, Акем начал делать нос, две дырочки для глаз, и просто рисовал небольшую линию для рта, как вдруг, к своему большому удивлению, , почувствовал, как из него выходит теплое дыхание. Он быстро убрал руку и, взглянув на две дырочки, сделанные для глаз, увидел два настоящих, красивых голубых глаза; губы стали полными и розовыми, а что касается носа, это был самый милый носик из всех, что когда-либо видели.

«Боже мой! Что это значит? Искушение лукавого?» — закричал Акем, несколько раз перекрестившись, а снежный ребенок обнял его за шею и поцеловал, как если бы она была живая.

«О Акем! Акем!» — воскликнула Маша, дрожа от радости, — наконец-то провидение сжалилось над нами и послало к нам этого ребенка, чтобы подбодрить нас в старости.

Она собиралась обнять снежного ребенка и обнять его, как, к удивлению и старика, и женщины, снег упал и оставил в объятиях Маши красивую девочку.

«О, моя маленькая Снегурочка! Моя малышка!» — воскликнула счастливая Маша, ведя прелестное дитя к ним в избу. Между тем Акем не мог преодолеть своего удивления.Он потер голову и почувствовал сильное недоумение; он не знал, спит он или бодрствует, но был почти уверен, что где-то с ним что-то пошло не так.

Но вернемся к Снегурочке (так Маша с удовольствием называла ее). Она очень быстро росла — не только ежедневно, но и ежечасно — в высокую, красивую и изящную девушку; крестьяне были в восторге от нее — Акем пришел к выводу, что все в порядке — их хижина теперь всегда была в постоянном веселье. Деревенские девушки и юноши были его частыми гостями; они играли, читали и пели со Снегурочкой, которая все понимала досконально и изо всех сил старалась развлечь всех вокруг.Она говорила, смеялась и вообще была такая веселая и добродушная, что все ее нежно любили и всячески старались доставить ей удовольствие, — в то же время лучшей и послушной дочери не было никогда. У нее была прекрасная белая кожа, как у снега; глаза ее были как незабудки, губы и щеки — розы; фактически, она была олицетворением здоровья и красоты; с ее прекрасными золотыми волосами, свисающими на спину, она была похожа на семнадцатилетнюю девушку, хотя ей было всего несколько дней от роду.

«Акем, — сказала Маша однажды своему мужу, — как хорошо было нам Провидение; как Снегурочка осветила нас в эти несколько дней, и как злы мы были, чтобы ворчать, как мы».

«Да, Маша, — ответил Акем, — мы должны благодарить Провидение за все, что Он для нас сделал, и благодарить Его за то, что в нашем маленьком доме вместо уныния веселье».

Прошла зима, радовались небеса, выглянуло весеннее солнце, ласточки начали летать, а трава и деревья снова стали зелеными.

Милые русские крестьянские девушки собрались вместе и встретили своих молодых кавалеров под деревьями в лесу, где они танцевали и пели свои красивые русские песни. Но Снегурочка была унылой.

«Что с тобой, моя дорогая?» спросила Маша; «Ты болен? Как правило, ты всегда такой веселый и веселый, а теперь ты такой скучный сразу. Неужели какой-нибудь плохой человек наложил на тебя чары?»

«Нет, мама моя, со мной все, дорогая», — ответила Снегурочка, но все еще оставалась скучной, постепенно теряла свой прекрасный цвет и начала грустно обвисать, к огромной тревоге тех. вокруг нее.

Последний снег сошел, сады зацвели, реки и озера колыхались, птицы весело пели; на самом деле весь мир казался счастливым; но наша маленькая Снегурочка согнулась и выглядела грустной.

Она сидела, скрестив руки, в самой прохладной части хижины. Она любила холодную зиму, она была ее лучшим другом, но эту ужасную жару она ненавидела. Она была рада, когда шел небольшой дождь, тогда не было палящего солнца. Она не возражала против зимнего солнца, но летнее солнце было ее врагом; и вполне естественно тоже бедняжка, когда она родилась зимой на снегу! Наконец наступил большой летний пир, деревенские юноши и девушки подошли к Снегурочке и попросили ее присоединиться к ним в возне по лесу, и умоляли Машу отпустить ее с ними.Маша сначала отказалась, но девочки так умоляли, что, наконец, подумав, она согласилась, потому что думала, что это может развеселить Снегурочку.

«Но, — сказала она, — позаботься о ней, потому что она зеницу ока, и если с ней что-нибудь случится, я не знаю, что мне делать!»

«Хорошо! Хорошо! Мы позаботимся о ней, она нам так дорога!» — кричали молодые люди, взяв Снегурочку и убежав с ней в лес, где девушки плели себе венки, а молодые люди собрали палки и сложили их высоко; и на закате они подожгли их, а затем выстроились все в ряд один за другим, мальчики и девочки, и приготовились перепрыгнуть через горящую кучу.Наша Снегурочка была последней в шеренге.

«Не забывай, — сказали ей девушки, — не отставай, а прыгай за нами».

Один! два! три ! и они ушли, перепрыгивая через пламя в великом восторге. Вдруг они услышали пронзительный крик и, оглянувшись, обнаружили, что Снегурочка пропала.

«А, — закричали они, смеясь, — она ​​снова замышляет одну из своих уловок и, скорее всего, куда-то спряталась. Пойдемте, пойдем искать ее».

Все они разбегались парами в разные стороны, но нигде не могли найти пропавшего товарища.Их счастливые молодые лица вскоре стали очень серьезными, и их радость сменилась печалью и тревогой. Наконец они встретились на дороге за лесом и начали спрашивать друг друга, что им лучше всего делать.

«Возможно, она сбежала домой», — сказал один.

Это казалось счастливой мыслью; Итак, они побежали в хижину, но Снегурочки там не было. Они искали ее весь следующий день и ночь, и в третий, и в четвертый день. Они искали ее в деревне, хижина за хижиной и в лесу, дерево за деревом, куст за кустом; но напрасно, они нигде не могли ее найти.Что касается бедных Акема и Маши, то, разумеется, их горе было невыносимо велико, никто не мог их утешить. День за днем, ночь за ночью бродила бедная Маша в лесу, крича, как кукушка: «О, моя маленькая Снегурочка! Ах, милый мой».

Но на ее звонок не ответили, ни слова из этого ласкового голоса Маша не получила в ответ. Снегурочку, конечно, нельзя было найти, но как она исчезла и куда делась? Неужели лесные звери съели ее? или птица-разбойник унесла ее к синему морю? Нет, это были не дикие звери и не птица-разбойник, но — когда наша маленькая подруга прыгала через пламя вслед за своими товарищами, она испарилась тонким облаком и взлетела к небесам.

Снежная дочь и огненный сын

Буковина

Она вздохнула и, повернувшись к мужу, сказала: «Я бы хотела иметь столько же детей, сколько сосулек там висят.»

«Ничто не доставит мне большего удовольствия», — ответил ее муж.

Затем крошечная сосулька оторвалась от крыши и упала в рот женщине, которая с улыбкой проглотила ее и сказала: «Может, сейчас я родлю снежного ребенка!»

Ее муж засмеялся над странной идеей своей жены, и они вернулись в дом.

Но через короткое время женщина родила девочку, белую, как снег, и холодную, как лед. Если они приближали ребенка к огню, он громко кричал, пока его не клали обратно в какое-нибудь прохладное место.Маленькая горничная прекрасно жила, и через несколько месяцев она могла бегать и говорить. Но воспитывать ее было непросто, и она доставляла родителям много хлопот и беспокойств, потому что все лето она настаивала на том, чтобы проводить в подвале, а зимой она спала на улице в снегу, и чем холоднее было, тем счастливее она была. казалось. Отец и мать звали ее просто «Наша снежная дочка», и это имя запомнилось ей на всю жизнь.

Однажды ее родители сидели у огня и обсуждали необычное поведение своей дочери, которая развлекалась во время метели, бушевавшей снаружи.

Женщина глубоко вздохнула и сказала: «Хотела бы я родить Огненного Сына!» Когда она произнесла эти слова, искра из большого дровяного огня упала женщине на колени, и она со смехом сказала: «Теперь, возможно, я родлю Огненного Сына!»

Мужчина посмеялся над словами жены и подумал, что это хорошая шутка. Но он перестал думать, что это шутка, когда его жена вскоре после этого родила мальчика, который кричал от души, пока его не поставили совсем близко к огню, и который чуть не закричал, если Снежная Дочь приближалась к нему.Сама Снежная Дочь избегала его как могла и всегда кралась в угол как можно дальше от него.

Родители звали мальчика просто «Наш огненный сын» — имя, которое запомнилось ему всю жизнь.

У них было много неприятностей и беспокойств из-за него; но он очень быстро рос и рос, и до того, как ему исполнился год, он мог бегать и говорить. Он был красным, как огонь, и горячим на ощупь, и он всегда сидел у очага совсем близко от огня и жаловался на холод; если его сестра была в комнате, он чуть не закрался в огонь, в то время как девушка со своей стороны всегда жаловалась на сильную жару, если ее брат был где-то рядом.Летом мальчик всегда лежал на солнышке, а девочка пряталась в погребе: так получилось, что брат и сестра очень мало контактировали друг с другом — на самом деле, они тщательно избегали этого.

Подобно тому, как девочка выросла в красивую женщину, ее отец и мать умерли один за другим.

Тогда Огненный Сын, который к тому времени вырос в прекрасного, сильного юношу, сказал своей сестре: «Я выхожу в мир, ибо какой смысл оставаться здесь?»

«Я пойду с тобой, — ответила она, — потому что, кроме тебя, у меня нет никого в мире, и я чувствую, что если мы отправимся вместе, нам повезет».»

Огненный Сын сказал: «Я люблю тебя всем сердцем, но в то же время я всегда замерзаю, если ты рядом со мной, и ты чуть не умрешь от жары, если я подойду к тебе! Как мы будем путешествовать вместе, не будучи одиозными. к другому? »

«Не беспокойтесь об этом, — ответила девушка, — потому что я все обдумала и разработала план, который позволит каждому из нас вынести друг друга! Видите, я сшила меховой плащ. для каждого из нас, и если мы наденем их, я не буду так сильно чувствовать жар, а вы — холод.»

Итак, они надели меховые плащи и весело двинулись в путь, впервые в своей жизни вполне счастливые в обществе друг друга.

Долгое время Огненный Сын и Снежная Дочь бродили по миру, и когда в начале зимы пришли в большой лес, они решили остаться там до весны. Огненный Сын построил себе хижину, где он всегда поддерживал большой огонь, в то время как его сестра с очень немногими нарядами оставалась снаружи днем ​​и ночью.

Однажды случилось так, что царь страны, проводя охоту в этом лесу, увидел Снежную Дочь, бродящую под открытым небом.Он очень задавался вопросом, кем может быть красивая девушка, одетая в такие одежды, и он остановился и заговорил с ней. Вскоре он узнал, что она не переносит жары и что ее брат не переносит холода. Король был так очарован Снежной дочерью, что попросил ее стать его женой. Девушка дала согласие, и свадьба прошла прилично.

Царь построил под землей огромный ледяной дом для своей жены, чтобы он не таял даже летом. Но для своего зятя он построил дом, вокруг которого стояли огромные печи, которые отапливались днем ​​и ночью.Огненный Сын был в восторге, но постоянная жара, в которой он жил, делала его тело таким горячим, что было опасно подходить к нему слишком близко.

Однажды царь устроил большой пир и пригласил своего зятя среди других гостей. Сын Огня не появлялся, пока все не собрались, а когда он появился, все убежали на улицу, на свежий воздух, настолько сильным было тепло, которое он исходил.

Тогда царь был очень рассержен и сказал: «Если бы я знал, какие неприятности вам пришлось бы доставить, я бы никогда не взял вас в свой дом.»

Тогда Сын Огня со смехом ответил: «Не сердись, дорогой брат! Я люблю тепло, а моя сестра любит холод. Иди сюда и позволь мне обнять тебя, и тогда я сразу пойду домой».

И прежде, чем король успел ответить, Огненный Сын крепко обнял его. Король громко вскрикнул от боли, и когда его жена, Снежная Дочь, укрывшаяся от своего брата в соседней комнате, поспешила к нему, король лежал мертвым на земле, сгорел дотла.

Когда Снежная Дочь увидела это, она повернулась к брату и налетела на него.Затем началась драка, подобной которой никогда не было на земле. Когда люди, привлеченные шумом, поспешили к месту, они увидели, как Снежная Дочь тает в воде, а Сын Огня сгорает дотла.

Так закончились несчастные брат и сестра.

Япония

Каждый день они вместе ходили в лес, расположенный около в пяти милях от их деревни. По дороге в тот лес предстоит перейти широкую реку; и есть паром. Несколько раз строили мост на месте переправы; но мост каждый раз уносило наводнение. Нет общий мост может противостоять току там, когда река поднимается.

Мосаку и Минокичи возвращались домой, один очень холодный вечер, когда настала сильная метель их. Они достигли парома; и они обнаружили, что лодочник ушел, оставив лодку на другой берег реки.Это был неподходящий день для купания; а дровосеки укрылись в хижине паромщика, думают, что им повезло найти хоть какое-то убежище.

В хижине не было ни мангала, ни места в который развести костер: это была всего-навсего хижина на две циновки, с единственная дверь, но без окна. Мосаку и Минокичи запер дверь и лег отдохнуть с соломой поверх них плащи. Сначала они не чувствовали себя очень холодный; и они думали, что скоро будет шторм над.

Старик почти сразу заснул; но мальчик Минокичи долго лежал без сна, слушая ужасный ветер и непрекращающийся снегопад против двери.Река ревела; и хижина качалось и скрипело, как барахло в море. Это было Страшная буря; и воздух был каждый момент становится холоднее; и Минокичи задрожал под его плащ дождевик. Но наконец, несмотря на холод, он тоже упал спящий.

Его разбудил снегопад, лицо. Дверь хижины была взломана; а также, при свете снега (юки-акан) он увидел женщину в комната, женщина в белом. Она наклонялась выше Мосаку, дуя на него своим дыханием; И ее дыхание было похоже на яркий белый дым.Почти в в тот же момент она повернулась к Минокичи и наклонилась за ним. Он попытался закричать, но обнаружил, что может не издавать ни звука. Белая женщина наклонилась над ним, все ниже и ниже, пока ее лицо почти не коснулся его; и он увидел, что она очень красива, хотя ее глаза пугали его.

На короткое время она продолжала смотреть на него; потом она улыбнулась, и она прошептала: «Я намеревалась относиться к тебе как к другому человек. Но я не могу избавиться от жалости к тебе, потому что ты такой молодой.. . . Ты симпатичный мальчик, Минокичи; и я не причиню тебе вреда сейчас. Но если ты никому — даже своей матери — о то, что вы видели этой ночью, я узнаю; и тогда я убью тебя. . . . Помните, что я говорю! »

С этими словами она отвернулась от него и прошла через дверной проем. Затем он обнаружил, что может двигаться; Он вскочил и выглянул. Но женщины нигде не было; и снег был яростно въезжая в хижину. Минокичи закрыл дверь, и закрепил ее, закрепив несколько деревянных заготовок против этого.Он задавался вопросом, подул ли ветер открыто; он думал, что он мог быть только мечтал, и, возможно, ошибочно принял мерцание Снежный свет в дверях для фигуры белого женщина: но он не мог быть уверен.

Он позвал Мосаку и испугался, потому что старик не отвечаю. Он протянул руку в темноте и коснулся лица Мосаку и обнаружил, что это лед! Мосаку был совершенно мертв. . . .

К рассвету буря закончилась; и когда паромщик вернулся на свою станцию, вскоре после восхода солнца, он нашел Минокичи без чувств лежащей рядом с замороженным телом Мосаку.О Минокичи незамедлительно позаботились, и вскоре пришел в себя; но он долго оставался больным от воздействия холода той ужасной ночи. Он был очень напуган и тем, что старик смерть; но он ничего не сказал о видении женщина в белом.

Как только он снова выздоровел, он вернулся к своему призванию, каждое утро в одиночестве лес и возвращаясь с наступлением темноты со своими узлами дерева, которое мать помогла ему продать.

Однажды вечером зимой следующего года, когда он шел домой, он догнал девушку, которая случилось так, что ехал по той же дороге.Она была высокая, стройная девушка, очень красивая; и она ответила Приветствие Минокичи таким приятным для слуха голосом, как голос певчей птицы. Затем он пошел рядом с ней; и они заговорили. Девушка сказала, что ее зовут был 0-Юки [это имя, обозначающее Snow , не редкость]; что недавно она потеряла обоих родителей; и что она собиралась в Эдо, где она у меня были плохие родственники, которые могли бы помочь ей найти ситуацию в качестве слуги.

Минокичи вскоре почувствовал очарован этой странной девушкой; и тем более что он посмотрел на нее, тем красивее она казалась.Он спросил ее, была ли она еще обручена; и она ответила, смеясь, что она свободна. Тогда в ней В свою очередь, она спросила Минокичи, женат ли он или обещал жениться; и он сказал ей это, хотя он нужно было содержать только овдовевшую мать, вопрос о «благородная невестка» еще не была считал, так как он был очень молод. . . .

После этих откровений они долго шли без Говорящий; но, как гласит пословица, Ki ga arba, m mo kuchi hodo ni mono wo iu : «Когда есть желание там глаза могут сказать столько же, сколько и рот.»

К тому времени, как они добрались до деревни, они стали очень довольны друг другом; а затем Минокичи попросил 0-Юки немного отдохнуть в его доме. Через некоторое время робко колеблясь, она пошла туда с ним; и его мать принял ее и приготовил для нее горячую еду.

0-Юки вела себя так хорошо, что мать Минокичи взяла внезапное пристрастие к ней, и убедил ее задержать ее путешествие в Эдо. И естественный конец дела было то, что О-Юки вообще никогда не ходил в Эдо.Она повторно в доме, как «почетный Невестка.»

0-Юки оказалась очень хорошей невесткой. Когда Мать Минокичи умерла примерно через пять лет. ее последними словами были слова любви и похвалы за жена сына. И 0-Юки родила Минокичи десять дети, мальчики и девочки, красивые дети все их, и очень светлой кожи.

Сельские жители считали О-Юки замечательным человеком, по своей природе отличны от самих себя. Большинство из крестьянки рано стареют; но О-Юки, даже после того, как стать матерью десяти детей, выглядела такой же молодой и свежий, как в тот день, когда она впервые пришла в деревня.

Однажды ночью, когда дети заснули, О-Юки шила при свете бумажной лампы; а также Минокичи, наблюдая за ней, сказал: «Чтобы увидеть, как ты шьешь там, при свете на твоей лицо, заставляет меня думать о странной вещи, которая произошла когда мне было восемнадцать. Затем я увидел кого-то такой же красивый и белый, как ты сейчас; действительно, она был очень похож на тебя. «.

Не отрывая глаз от работы, 0-Юки ответил: «Расскажи мне о ней … Где ты видел? ее?»

Затем Минокичи рассказал ей об ужасной ночи в хижину паромщика и про Белую женщину, которая наклонился над ним, улыбаясь и шепча, и о тихой смерти старого Мосаку.

И он сказал: «Сон или бодрствование, это был единственный раз, когда я видел такое красивое существо, как ты. Конечно, она была не человек; и я ее боялся, очень очень напуган; но она была такой белой! . . . Действительно, я никогда не был уверен, был ли это сон, что я видела, или Снежная Женщина ».

0-Юки бросила шитье, встала и поклонился над Минокичи, где он сидел, и закричал в его лицо: «Это был я — я — я! О-Юки, это было! И я сказал тебе Тогда я убью тебя, если ты хоть слово скажешь об этом! .. . Но для тех детей, которые там спят, я убьет тебя в этот момент! И теперь тебе лучше позаботьтесь о них очень, очень хорошо; если когда-либо они есть причина жаловаться на тебя, я буду относиться к тебе как ты заслуживаешь! »…

Даже когда она кричала, ее голос стал тонким, как крик ветра; затем она растворилась в ярком белый туман поднимался к балкам крыши и содрогался прочь через дымовую дыру. . . . Больше никогда не было она видела.

• Источник: Lafcadio Hearn, Kwaidan: Stories and Studies of Strange Things (Leipzig: Bernhard Tauchnitz, 1907), стр.123-32.
• Примечание Хирна об источнике этого рассказа:

  «Юки-Онна», — сказал мне фермер из Тёфу, Ниситамагори в провинции Мусаси, как легенда его родное село. Было ли это когда-либо написано на Японский я не знаю; но необычайная вера который он записывает, определенно существовал в большинстве частей Японии, и во многих любопытных формах. (стр.9)

• Вернуться к содержанию.

Вернитесь к Д. Л. народных текстов Ашлимана , библиотека народных сказок, фольклора, сказок и мифологии.

Отредактировано 14 июля 2010 г.

В течение 40 лет эта русская семья была отрезана от всех человеческих контактов, не ведая о Второй мировой войне | История

Сибирское лето длятся недолго. Снег задерживается в мае, а в сентябре снова наступают холода, превращая тайгу в ужасающую в своем запустении натюрморт: бесконечные мили непослушных сосновых и березовых лесов, усеянных спящими медведями и голодными волками; горы с крутыми склонами; бурные реки, текущие потоками по долинам; сто тысяч ледяных болот.Этот лес — последняя и величайшая пустыня Земли. Он простирается от самой дальней точки арктических регионов России до Монголии и на восток от Урала до Тихого океана: пять миллионов квадратных миль пустоты с населением за пределами горстки городов, что составляет всего несколько тысяч человек. .

Но когда наступают теплые дни, тайга цветет, и на несколько коротких месяцев она может показаться почти приветливой.Именно тогда человек может наиболее отчетливо заглянуть в этот скрытый мир — не на суше, потому что тайга может поглотить целые армии исследователей, а с воздуха. Сибирь является источником большей части нефтяных и минеральных ресурсов России, и с годами даже самые отдаленные ее районы были переполнены разведчиками и геодезистами, направлявшимися в глухие поселки, где продолжается работа по добыче богатства.

Таким образом, это было летом 1978 года на юге леса. Вертолет, посланный в поисках безопасного места для приземления группы геологов, скользил по лесной полосе примерно в сотне миль от границы с Монголией, когда он упал в густые заросли. лесистая долина безымянного притока Абакана, бурлящая лента воды, несущейся по опасной местности. Стены долины были узкими, со сторонами, местами близкими к вертикальным, а тощие сосны и березы, раскачивающиеся в нисходящем потоке несущих винтов, были так густо собраны, что не было шанса найти место, где можно было бы сбить самолет.Но, пристально всматриваясь в лобовое стекло в поисках места для приземления, пилот увидел то, чего там быть не должно. Это была поляна на высоте 6000 футов по склону горы, зажатая между сосной и лиственницей и изрезанная чем-то вроде длинных темных борозд. Сбитый с толку экипаж вертолета сделал несколько проходов, прежде чем с неохотой пришел к выводу, что это свидетельство человеческого жилья — сада, который, судя по размеру и форме поляны, должен был существовать здесь долгое время.

Это было поразительное открытие.Гора находилась более чем в 150 милях от ближайшего поселения, в месте, которое никогда не исследовалось. У советских властей не было никаких записей о том, чтобы кто-либо проживал в этом районе.

Четверым ученым, направленным в район на разведку железной руды, рассказали о появлении пилотов, и это их озадачило и встревожило.«Менее опасно, — отмечает писатель Василий Песков об этой части тайги, — наткнуться на дикое животное, чем на незнакомца», и вместо того, чтобы ждать на своей временной базе в 10 милях отсюда, ученые решили заняться расследованиями. Во главе с геологом Галиной Письменской они «выбрали хороший день и положили в рюкзаки подарки нашим будущим друзьям», хотя на всякий случай, как она вспоминала, «я действительно проверила пистолет, который висел у меня на боку».

Когда злоумышленники взобрались на гору, направляясь к месту, указанному их пилотами, они начали натыкаться на следы человеческой деятельности: неровная тропа, посох, бревно, переброшенное через ручей, и, наконец, небольшой сарай, засыпанный березой. -корые емкости с нарезанным сушеным картофелем.Тогда, сказала Письменская,

у ручья находился жилой дом. Почерневшая от времени и дождя избушка была со всех сторон завалена таежным мусором — корой, шестами, досками. Если бы не окно размером с карман моего рюкзака, было бы трудно поверить, что там живут люди. Но они сделали, без сомнения…. Наш приезд, как мы могли видеть, заметили.

Низкая дверь скрипнула, и на дневном свете появилась фигура очень старика, прямо из сказки.Босиком. Носить заплатанную и перешитую рубашку из мешковины. На нем были брюки из того же материала, тоже с заплатками, и у него была нечесанная борода. Его волосы были растрепаны. Он выглядел напуганным и был очень внимательным…. Надо было что-то сказать, поэтому я начал: «Привет, дедушка! Мы приехали в гости! »

Старик ответил не сразу…. Наконец, мы услышали мягкий, неуверенный голос: «Ну, раз уж вы зашли так далеко, можете войти».

Зрелище, которое встретило геологов при входе в хижину, было похоже на средневековье.Построенное из любых материалов, которое попадалось под руку, жилище представляло собой не что иное, как нору — «низкую, почерневшую от копоти бревенчатую будку, холодную, как погреб», с полом из картофельной кожуры и скорлупы кедровых орехов. . Осмотревшись в тусклом свете, посетители увидели, что это отдельная комната. Он был тесным, затхлым и неописуемо грязным, подпираемым провисшими балками, и, что удивительно, здесь проживала семья из пяти человек:

Тишину внезапно нарушили рыдания и стенания.Только тогда мы увидели силуэты двух женщин. Один был в истерике, молился: «Это за наши грехи, наши грехи». Другой, держась за столб… медленно опустился на пол. Свет из маленького окошечка падал в ее широко распахнутые испуганные глаза, и мы поняли, что должны убираться оттуда как можно быстрее.

Ученые, ведомые Письменской, поспешно вышли из хижины и отступили на место в нескольких ярдах от нее, где достали провизию и начали есть.Примерно через полчаса дверь хижины со скрипом открылась, и из нее вышли старик и две его дочери — уже не в истерике, а, хотя и явно напуганной, но «откровенно любопытной». С осторожностью подошли три странные фигуры и сели со своими посетителями, отвергая все, что им предлагали — варенье, чай, хлеб — и пробормотали: «Нам это запрещено!» Когда Письменская спросила: «Вы когда-нибудь ели хлеб?» старик ответил: «Есть. Но они этого не сделали. Они никогда этого не видели ». По крайней мере, он был понятен.Дочери говорили на языке, искаженном жизнью в изоляции. «Когда сестры разговаривали друг с другом, это звучало как медленное, размытое воркование».

Постепенно, за несколько посещений, появилась полная история семьи. Звали старика Карп Лыков, он был старообрядцем, членом фундаменталистской русской православной секты, поклоняющейся в стиле, не изменившемся с 17 века. Преследовали старообрядцев со времен Петра Великого, и Лыков говорил об этом так, как будто это произошло только вчера; для него Петр был личным врагом и «антихристом в человеческом обличье» — то, что он настаивал, было убедительно доказано царской кампанией по модернизации России путем насильственного «отрубания бороды христианам».Но эта многовековая ненависть смешалась с более недавними обидами; Карп был склонен в одно и то же время жаловаться на купца, отказавшегося подарить староверам 26 пудов картофеля примерно в 1900 году.

Положение семьи Лыковых только ухудшилось, когда к власти пришли большевики-атеисты. При Советской власти изолированные старообрядческие общины, бежавшие в Сибирь, спасаясь от преследований, начали все дальше отходить от цивилизации.Во время чисток 1930-х годов, когда само христианство подвергалось нападкам, коммунистический патруль застрелил брата Лыкова на окраине их села, когда Лыков стоял на коленях и работал рядом с ним. В ответ он собрал свою семью и убежал в лес.

Это было в 1936 году, а Лыковых тогда было всего четыре — Карп; его жена Акулина; сын по имени Савин, 9 лет, и Наталья, дочь, которой было всего 2 года. Взяв свои пожитки и немного семян, они уходили все глубже в тайгу, строя себе череду грубых жилищ, пока, наконец, не нашли в этом пустынном месте. Еще двое детей родились в дикой природе — Дмитрий в 1940 году и Агафья в 1943 году — и ни один из младших детей Лыкова никогда не видел человека, который не был членом их семьи.Все, что Агафья и Дмитрий знали об окружающем мире, они полностью узнали из рассказов своих родителей. Как отметил российский журналист Василий Песков, главным развлечением семьи было «чтобы каждый рассказал о своих мечтах».

Дети Лыкова знали, что есть места, называемые городами, где люди живут тесненными в высоких зданиях. Они слышали, что есть другие страны, кроме России. Но для них такие понятия были не более чем абстракциями. Единственным предметом для чтения были молитвенники и древняя семейная Библия.Акулина использовала Евангелие, чтобы научить своих детей читать и писать, используя в качестве ручки и чернил заостренные березовые палочки, смоченные в соке жимолости. Когда Агафье показали изображение лошади, она узнала его по библейским рассказам своей матери. «Смотри, папа», — воскликнула она. «Конь!»

Но если изолированность семьи было трудно осознать, то абсолютная суровость их жизни — нет. Добраться до усадьбы Лыковых пешком было удивительно тяжело, даже на лодке по Абакану.Во время своего первого визита к Лыковым Песков, который назначит себя главным летописцем семьи, отметил, что «мы прошли 250 километров, не увидев ни одного человеческого жилища!»

Изоляция делала выживание в пустыне практически невозможным. Полагаясь исключительно на собственные ресурсы, Лыковы изо всех сил пытались заменить то немногое, что они принесли с собой в тайгу. Вместо обуви лепили галоши из бересты. Одежду залатывали и переставляли, пока она не развалилась, а затем заменяли тканью из конопли, выращенной из семян.

Лыковы принесли с собой в тайгу грубую прялку и, что невероятно, детали ткацкого станка — перемещение их с места на место по мере того, как они постепенно уходили в дикую местность, должно быть, потребовало многих долгих и трудных путешествий, — но они нет технологии замены металла. Несколько чайников хорошо служили им в течение многих лет, но когда ржавчина наконец преодолела их, единственной заменой, которую они могли изготовить, стала береста. Поскольку их нельзя было помещать в огонь, готовить стало намного труднее.К моменту открытия Лыковых их основным продуктом питания были картофельные котлеты, смешанные с молотыми семенами ржи и конопли.

В чем-то, как поясняет Песков, в тайге было изобилие: «Рядом с домом протекал чистый холодный ручей. Из насаждений из лиственницы, ели, сосны и березы было все, что мог взять… Черника и малина были под рукой, дрова тоже, а кедровые орехи падали прямо на крышу ».

Между тем Лыковы постоянно жили на грани голода.Только в конце 1950-х, когда Дмитрий достиг зрелого возраста, они впервые стали ловить животных для их мяса и шкур. Не имея ружей и даже луков, они могли охотиться, только роя ловушки или преследуя добычу через горы, пока животные не падали от истощения. Дмитрий развил поразительную выносливость, мог поохотиться зимой босиком, иногда возвращаясь в хижину через несколько дней, выспавшись под открытым небом при 40 градусах мороза, с молодым лосем на плечах. Однако чаще всего мяса не было, и их диета постепенно становилась все более однообразной.Дикие животные уничтожили урожай моркови, и Агафья вспоминала конец 1950-х годов как «голодные годы». «Мы ели лист рябины», — сказала она,

корни, трава, грибы, ботва картофеля и кора. Мы все время были голодны. Каждый год мы проводили совет, чтобы решить, съесть ли все или оставить на посевной.

Голод был постоянной угрозой в этих обстоятельствах, и в 1961 году в июне пошел снег. Сильный мороз погубил все, что росло в их саду, и к весне семья была вынуждена есть обувь и кору.Акулина предпочла кормить своих детей и в том же году умерла от голода. Остальных членов семьи спасло то, что они считали чудом: на их грядке проросло единственное зерно ржи. Лыковы поставили забор вокруг побега и рьяно охраняли его днем ​​и ночью, чтобы не допустить мышей и белок. Во время сбора урожая один колос дал 18 зерен, из которых они кропотливо восстановили урожай ржи

Познакомившись с семьей Лыковых, советские геологи поняли, что недооценили свои способности и интеллект. У каждого члена семьи была отличная личность; Старый Карп обычно восхищался последними нововведениями, которые ученые приносили из своего лагеря, и, хотя он упорно отказывался верить, что человек ступил на Луну, он быстро приспособился к идее спутников. Лыковы заметили их еще в 1950-х годах, когда «звезды стали быстро перемещаться по небу», и сам Карп придумал теорию, объясняющую это: «Люди что-то придумали и излучают огни, очень похожие на звезды. .”

«Больше всего его поразил, — записал Песков, — это прозрачный целлофановый пакет. «Господи, что они придумали — это стекло, но оно мнется!» »И Карп мрачно придерживался своего статуса главы семьи, хотя ему было уже за 80. Его старший ребенок, Савин, справился с этим, представив себя непреклонным арбитром семьи в вопросах религии. «Он был силен верой, но был суровым человеком», — сказал о нем его собственный отец, и Карп, похоже, беспокоился о том, что случится с его семьей после его смерти, если Савин возьмет на себя управление.Конечно, старший сын не встретил бы большого сопротивления со стороны Натальи, которая всегда изо всех сил пыталась заменить свою мать в качестве повара, швеи и медсестры.

Двое младших детей, с другой стороны, были более доступными и более открытыми для изменений и инноваций. «Фанатизм не был особенно заметен в Агафье», — сказал Песков и со временем понял, что младшая из Лыковых обладала чувством иронии и могла подшучивать над собой. Необычная речь Агафьи — у нее был певучий голос, растягивающая простые слова на многосложные — убедила некоторых посетителей, что она была тупоголовой; на самом деле она была заметно умной и взяла на себя трудную задачу — следить за временем в семье, не имевшей календарей.Она тоже не думала о тяжелой работе, раскапывая вручную новый подвал поздно осенью и работая при лунном свете, когда солнце село. На вопрос ошеломленного Пескова, не испугалась ли она остаться одной в глуши после наступления темноты, она ответила: «Что здесь может сделать мне больно?»

Из всех Лыковых, однако, любимцем геологов был Дмитрий, непревзойденный любитель природы, знавший все настроения тайги. Он был самым любопытным и, возможно, самым дальновидным членом семьи. Это он построил семейную печь и все берестяные ведра, в которых хранилась еда. Еще Дмитрий целыми днями вручную пил и строгал каждое срубленное Лыковыми бревно. Возможно, неудивительно, что его больше всего восхищали технологии ученых.Когда отношения улучшились до такой степени, что Лыковых можно было уговорить посетить советский лагерь ниже по течению, он провел много счастливых часов на маленькой лесопилке, удивляясь тому, как легко циркулярная пила и токарные станки могут обрабатывать дерево. «Нетрудно догадаться, — писал Песков. «Бревно, за которое Дмитрия тратили день или два, на его глазах превратилось в красивые ровные доски. Дмитрий пощупал ладонью доски и сказал: «Хорошо!»

Карп Лыков вел долгую и проигрышную битву сам с собой, чтобы сдержать всю эту современность.Когда они впервые познакомились с геологами, семья приняла только один подарок — соль. (Прожить без этого четыре десятилетия, по словам Карпа, было «настоящей пыткой».) Однако со временем они стали терпеть больше. Они приветствовали помощь своего особого друга среди геологов — бурильщика Ерофея Седова, который проводил большую часть своего свободного времени, помогая им сажать и собирать урожай. Они забрали ножи, вилки, ручки, зерно и даже ручку, бумагу и электрический фонарик. Большинство этих нововведений были признаны неохотно, но грех телевидения, с которым они столкнулись в лагере геологов

оказался для них неотразимым….На их редкие появления они неизменно садились и смотрели. Карп сел прямо перед экраном. Агафья смотрела, высунув голову из-за двери. Она попыталась немедленно отмолить свой проступок — шепотом, крестясь…. Потом старик помолился усердно и одним махом.

Возможно, самым печальным аспектом странной истории Лыковых была скорость, с которой семья пришла в упадок после того, как они восстановили контакт с внешним миром. Осенью 1981 года трое из четырех детей последовали за своей матерью в могилу в течение нескольких дней друг за другом. По словам Пескова, их смерть не была, как можно было бы ожидать, результатом заражения болезнями, к которым у них не было иммунитета. И Савин, и Наталья страдали почечной недостаточностью, скорее всего, из-за жесткой диеты.Но Дмитрий умер от пневмонии, которая могла начаться как инфекция, которую он заразил от своих новых друзей.

Его смерть потрясла геологов, которые отчаянно пытались спасти его. Предложили вызвать вертолет и доставить его в больницу. Но Дмитрий в крайнем случае не откажется ни от своей семьи, ни от религии, которую исповедовал всю свою жизнь. «Нам это запрещено», — прошептал он перед смертью. «Человек живет для того, что дает Бог».

Когда все трое Лыковых были похоронены, геологи попытались уговорить Карпа и Агафью покинуть лес и вернуться к родственникам, которые пережили гонения в годы чисток и все еще жили в тех же старых деревнях. Но ни один из выживших не слышал об этом. Они перестроили свою старую хижину, но остались недалеко от своего старого дома.

Карп Лыков умер во сне 16 февраля 1988 года, через 27 лет после его жены Акулиной.Агафья с помощью геологов похоронила его на горных склонах, затем повернулась и направилась обратно к себе домой. Господь обеспечит, и она останется, сказала она — как и было на самом деле. Четверть века спустя, сейчас ей уже за семьдесят, эта таежная дитя живет одна, высоко над Абаканом.

Она не уйдет. Но мы должны оставить ее глазами Ерофея в день похорон ее отца:

Я оглянулся и помахал Агафье.Она стояла на берегу реки, как статуя. Она не плакала. Она кивнула: «Давай, давай». Мы прошли еще километр, и я оглянулся. Она все еще стояла там.

Источники

Anon. «Как жить по-настоящему в наше время». Странники , 20 февраля 2009 г., по состоянию на 2 августа 2011 г .; Георг Б. Михельс. В войне с церковью: религиозное инакомыслие в России семнадцатого века. Stanford: Stanford University Press, 1995; Изабель Колгейт. Пеликан в пустыне: отшельники, одиночки и затворники . Нью-Йорк: HarperCollins, 2002; «От тайги до Кремля: дары отшельника Медведеву», rt.com, 24 февраля 2010 г., по состоянию на 2 августа 2011 г .; Краморе Г. «В таежном тупике». Сувенироград, nd, по состоянию на 5 августа 2011 г .; Ирина Паерт. Старообрядцы , Религиозное инакомыслие и гендер в России, 1760-1850 гг. Манчестер: MUP, 2003 ; В Асилы Песков . Затерянные в тайге: пятидесятилетняя борьба одной русской семьи за выживание и свободу вероисповедания в сибирской глуши. Нью-Йорк: Даблдей, 1992.

Документальный фильм о Лыковых (на русском языке), в котором рассказывается об изоляции и условиях жизни семьи, можно посмотреть здесь.

Бывший советский лидер Горбачев снялся в рекламе пиццерии в 1997 году

Время от времени в Интернете повторяется старая реклама Pizza Hut, обычно сопровождаемая недоверием и острым чувством , черт возьми, . На этот раз ничем не отличается: Михаил Горбачев — да, тот Горбачев, а.к.а. последний лидер Советского Союза перед его распадом в 1991 году — приезжает в московскую пиццерию со своей внучкой. Посетители таращатся на своего бывшего премьер-министра, прежде чем удивление с широко открытыми глазами перерастает в спор. «Из-за него у нас возникла экономическая неразбериха!» — восклицает пожилой мужчина. Молодой человек со светлыми волосами и современной прохладой возражает: «Благодаря ему у нас появилась возможность!»

Взад и вперед они препираются — Горбачев принес политическую нестабильность! Свобода! Полный хаос! Надеяться! — пока не вмешивается бабушка из-за стола: «Благодаря ему у нас много вещей, таких как Pizza Hut!» Пожилой мужчина, уступив, поднимает кусок пиццы и ведет ресторан с тостом за бывшего премьера: «Слава Горбачеву!» По крайней мере, Pizza Hut — это то, с чем они все могут согласиться.

Ирония бывшего главы Советского Союза за жирный символ американского и глобального потребительства никому не ускользнула. Очевидно, Горбачев сделал это по той же причине, что и любой человек: $ h денег !!! Горбачев объяснил газете New York Times в 1997 году, что ему нужна плата — по слухам, около 1 миллиона долларов, или, по крайней мере, больше, чем ставка в 150000 фунтов, которую указала Памела Андерсон, — для финансирования одноименного исследовательского фонда, который он основал после ухода с поста. .Горбачев сказал, что получил много других предложений о рекламе продуктов, но отклонил их все, кроме Pizza Hut.

Его оправдание: «Я думал, что это дело людей — еда», — сказал он Times . «Вот почему, если мое имя работает на пользу потребителей, черт возьми, я могу рискнуть».

Чтобы добавить дополнительный слой иронии, ролик мог быть снят в Москве, но никогда не транслировался в России. Согласно Times :

Уважаемый на Западе как государственный деятель, положивший конец холодной войне, г.Горбачев крайне непопулярен в России, где его обвиняют в том, что он позволил Советскому Союзу развалиться и недостаточно далеко продвинул реформу командной экономики. Когда он баллотировался на пост президента в прошлом году — это была его первая кампания за занятие государственной должности — он набрал менее 1 процента голосов. Иными словами, одобрение Горбачевым Pizza Hut вполне может привести к резкому падению продаж в Москве.

Несмотря на то, что реклама была широко высмеянной, когда она была выпущена, Горбачева, даже вошедшего в список «10 смущающих знаменитостей» за 2010 год, Time. для Vogue .Идеология может быть мимолетной, но пицца и роскошные сумки — навсегда.

Подпишитесь на Подпишитесь на рассылку новостей Eater

Самые свежие новости из мира продуктов питания каждый день